Секретные архивы ВЧК-ОГПУ - Борис Сопельняк

Я не случайно назвал этот документ циничнейшим. Допустим, что лейтенант, жаждущий наград и повышения по службе, искренне считал, что оставлять Володю на свободе никак нельзя: мальчик из семьи врагов народа может быть только врагом. Но ведь лейтенант совершил подлог, граничащий с преступлением. Прекрасно понимая, что арестовать несовершеннолетнего он не имеет права, лейтенант прибавил Володе целый год, не забыв при этом указать, что паспорта он не имеет, что родился в Москве, что по национальности — еврей, что старший брат Самуил — арестован, отец и мать — тоже.

Поразительно, как не заметили этого подлога старшие начальники, в том числе прокурор и члены Особого совещания! Не заметил этого и директор детдома, подписавший устраивавшую следствие характеристику. Вот уж где горе-педагог смог свести счеты со строптивым воспитанником:

«Мороз В.Г., прибыл в Анненковский детдом по особой путевке. За время пребывания в детдоме проявил себя обособленно от всего коллектива воспитанников, в общественной работе участия не принимал, нагрузки детского самоуправления не выполнял сознательно.

Не выполнял он и правила внутреннего распорядка: курил в спальне, отлучался без разрешения из пределов детдома, ко сну вовремя не являлся. К воспитателям и старшим относился пренебрежительно, на замечания воспитателей отвечал злой улыбкой и не выполнял их распоряжений. Трудовые процессы не выполнял и категорически отказывался посещать мастерские».

Вот так-то! Эта характеристика — хороший урок и нам, живущим ныне. Контролировать надо улыбку, следить за ней и мило улыбаться даже тогда, когда начальство обливает вас грязью, оскорбляет и унижает человеческое достоинство. Не забывайте, кто будет подписывать характеристику, а она рано или поздно может понадобиться каждому.

Пятнадцатилетний мальчик этого основополагающего принципа жизни не знал, он улыбался так, как подсказывало сердце, — вот и поплатился.

На первом же допросе следователь делал все возможное и невозможное, чтобы раздуть дело и придать ему государственную значимость.

— Следствию известно, — начал он, — что во время пребывания в детдоме вы проводили контрреволюционную деятельность.

— Нет, не проводил, —· не дрогнул Володя.

— Вы говорите неправду! — повысил голос следователь. — Вам предъявляются письма контрреволюционного содержания. Что вы можете сказать по этому поводу?

Володя, видимо, понимал, что неотправленные письма — еще не контрреволюционная деятельность, это всего лишь дневниковые записи, которые известны ему одному, но, раз они в руках следователя, отрицать факт их существования, по меньшей мере, глупо.

— Да, — говорит он, — эти письма принадлежат мне, и их автором являюсь я. В этих письмах я проявлял явную враждебность к советскому строю, восхвалял троцкистско-бухаринских бандитов, одновременно сочувствовал в отношении осужденных и расстрелянных врагов народа и всячески компрометировал руководителей ВКП (б) и Советского правительства, персонально Сталина.

Нетрудно понять, что таким кондово-канцелярским языком Володя говорить не мог, но протокол есть протокол, и такого рода бумаги писали по раз и навсегда выработанным правилам, поэтому я прошу читателей сделать скидку на появление в тексте всякого рода канцеляризмов.

— Что вас побудило писать эти контрреволюционные письма? — продолжал между тем следователь.

Сколько вариантов ответа на этот вопрос: плохое настроение, обида за родителей, притеснения со стороны учителей, но Володю, если так можно выразиться, понесло: он решил бросить в лицо палачам все, что о них думает.

— Враждебность и ненависть, которые я питаю к советской власти, — вот что побудило меня писать эти письма! — выкрикнул он.

— С какого времени вы стали на этот путь?

— Со времени ареста отца и матери! — рубанул он. — Но еще больше я озлобился на советскую власть после ареста старшего брата Самуила.

— Следствие располагает данными о том, что в детдоме существует контрреволюционная группа молодежи. Что вы можете показать по этому вопросу?

— Ничего, — отрезал Володя. — Об этом мне ничего не известно.

Бедный мальчик, если бы он знал, что, защищая других, губит себя, что далеко не все дети обладают таким стойким характером, как он! Напуганные до смерти мальчики и девочки, с которыми он дружил, тут же от него отреклись и дали именно те показания, которых так ждал следователь. Скажем, четырнадцатилетняя Женя заявила:

— Мороз проявлял недовольство по отношению к руководителям партии и правительства, писал об этом и читал воспитанникам. Однажды, когда я была дежурной по столовой, туда пришел Мороз и стал читать мне письмо, написанное им самим. В нем он всячески обзывал вождей партии и правительства, а через несколько дней, при встрече, сказал, что за это письмо могут посадить или сослать в колонию.

То же самое сказали Нина, Марина и другие дети врагов народа. Но больше всего меня поразили не их слова—ясно, что при умелее« подходе из этих ребят можно было выбить все, что угодно, — а их аккуратные, ученические подписи на каждой странице протокола допроса. Нет, что ни говорите, а понять и тем более простить всех этих майоров и лейтенантов просто невозможно!

Что бы там ни было, а следствие по делу Мороза В.Г. близилось к завершению. Главное было доказано: он вел контрреволюционную пропаганду и пытался создать контрреволюционную группу молодежи.

Но вот ведь закавыка: перед тем, как направить дело в суд, следователи обратили внимание на собственную подтасовку с возрастом подследственного. Такое дело в суде не примут. И тогда на помощь пришла заместитель областного прокурора по спецделам Кузнецова. Она придумала блестящий обходной маневр, попросив «прислать дело Мороз В.Г., так как преступление он совершил исключительно тяжелое, но по возрасту не может быть привлечен к судебной ответственности; вопрос нужно ставить лично перед Прокурором СССР».

Поставили. И конечно же, соответствующее разрешение получили. А потом состоялось решение Особого совещания, в котором говорится: «Мороз В.Г. за контрреволюционную агитацию заключить в исправ-труд-лагерь сроком на 3 года».

Так Володя оказался за воротами ГУЛАГа. А письма, что стало с письмами, которые он так и не отправил и которых так испугался лучший друг детей? Они не пропали. Они дошли до нас, детей и внуков той жестокой поры. Читайте их, особенно внимательно те, кто любит митинговать под портретами Сталина. Если хотите своим детям того, что пережил Володя Мороз, митингуйте и дальше. Митингуйте, но не забывайте, что нет более коварного оружия, нежели бумеранг — запущенный неумелой рукой, он поражает хозяина.

Итак, письма с того света. Письма из эпохи, одним из главных достижений которой были горы трупов, в том числе и детских.

«Снова тоска и тоска Что делать? Абсолютно нечего. И снова в голову настойчиво лезет: “В чем я еще виноват? За что меня послали сюда, в эту незаслуженную ссылку?” По-моему, для того, чтобы я окончательно отупел, чтобы не понимал происходящего, чтобы не мог бороться против несправедливости и лжи.