Сто тайных чувств - Эми Тан

— Саймон, по поводу презерватива — ты хочешь сказать, что с кем-то спал?

Его дыхание замирает. Он отрывает губы от моего уха.

— Ну… Если и было, то я уже не помню, — он сжимает меня в объятиях, — как бы то ни было, они ничего не значат. Только ты. — Он гладит меня по голове.

— Они? Сколько же их было?

— Мм… Я не помню.

— Десять? Двенадцать?

Он начинает смеяться.

— Ладно тебе, передохни.

— Три? Четыре?

Мы оба молчим. Он шумно выдыхает и неловко ерзает.

— Угу. Что-то вроде этого.

— Так все-таки три или четыре?

— Оливия, давай не будем об этом. Ты только расстроишься.

Я отодвигаюсь от него:

— Я уже расстроилась! Ты спал с четырьмя женщинами, а сегодня утром даже не подумал о том, чтобы надеть чертов презерватив! — Я отхожу к стене напротив и сверлю его пронзительным взглядом.

— Их было трое. — Он смотрит себе под ноги, — и я был осторожен. Ничего такого я не мог подцепить. Каждый раз использовал презерватив.

— Каждый раз?! Подумать только, тонны презервативов! Как это мило с твоей стороны так позаботиться обо мне!

— Хватит, Оливия, остановись.

— Кто они? Я их знаю? Расскажи! — И я вспоминаю о женщине, которую не выношу, о Вероне. В прошлом году мы нанимали ее в качестве директора для одного проекта. Она вся насквозь была фальшивая — имя, ресницы, ногти, грудь. Как-то раз я сказала Саймону, что для настоящих ее груди слишком симметричны. Он засмеялся и сказал: «Ну, по крайней мере, упругости им не занимать». А когда я поинтересовалась, откуда ему это известно, он ответил, что всякий раз, когда они вместе рассматривали макеты, она наклонялась к его плечу и прижималась грудью к его спине. «А почему ты ничего ей не сказал?» — спросила я. Он ответил, что это только привлекло бы внимание к самому факту флирта, и лучше просто не обращать внимания, потому что тут ничего не поделаешь.

— Верона — одна из них? — Я скрещиваю руки на груди, чтобы унять дрожь. Он слегка приоткрывает рот, потом снова закрывает, передумав говорить. — Это правда? Ты трахался с этой сукой?

— Это твои слова, а не мои.

Я взбешена.

— Так скажи мне, они были настоящие? Эти ее упругие сиськи?

— Хватит, Оливия, остановись. Почему, скажи мне на милость, это так важно для тебя? Это ни черта не значит.

— Это значит, что ты и не собирался возвращаться ко мне! Это значит, что я не могу тебе доверять. И никогда не могла, — я, задыхаясь от ярости, увлекая за собой Саймона, — я всегда была для тебя пустым местом! Но я тешила себя надеждой, что ты меня любишь! А Кван со своими дурацкими призраками провела тебя, с этим так называемым сеансом. Помнишь, что сказала Эльза? Чтобы ты забыл ее и продолжал жить. И знаешь что? Кван все подстроила. Она соврала! Потому что я ей так велела.

Саймон издает смешок:

— Оливия, ты сошла с ума. Ты что, думаешь, я поверил во все это дерьмо? Я думал, мы просто-напросто разыгрываем Кван.

Я начинаю рыдать:

— Ага, просто обхохочешься… Только это не был розыгрыш. Саймон, она была там! Клянусь, я видела ее. И знаешь, что она говорила? Забыть ее? Черта с два! Она умоляла тебя забыть меня. Она просила подождать…

Саймон хлопает себя по лбу:

— Как же я не догадался?! Она до сих пор не дает тебе покоя!

— Мне не дает покоя?! Она тебе не дает покоя!

Его глаза сужаются:

— Знаешь, в чем твоя проблема? Эльза нужна тебе как козел отпущения, потому что ты не уверена в себе. Она стала важней для тебя, чем когда-то была для меня. Ты даже не знала ее, но почему-то переносишь все свои сомнения на нее…

Я зажимаю уши, чтобы не слышать его. И пока он вываливает на меня этот псевдоаналитический мусор, я ломаю голову в поисках другого оружия, чтобы окончательно добить его. И тут я вспоминаю, как однажды тайком прочла письма Эльзы, адресованные Саймону — их ласковые имена, юношеские обещания. Я поворачиваюсь к нему:

— Так, по-твоему, я сошла с ума? Может, оно и так, потому что я вижу ее сейчас! Да, Эльзу! Она стоит прямо перед тобой! Она только что сказала: «Ангел Бане, я что, для тебя ничего не значу? Ты должен был ждать меня, мы собирались вместе сажать эти деревья, по одному каждый год».

Его лицо каменеет. Он пытается закрыть мне рот рукой. Я отпрыгиваю.

— Видишь? — кричу я со слезами. — Она здесь! Она в твоей голове! В твоем сердце! Она всегда здесь, в этом дурацком туннеле, со своими идиотскими предчувствиями! Она говорит нам, что мы обречены, Саймон, мы обречены!..

У него такое лицо, словно его ударили. Я никогда прежде не видела у него такого лица. Это пугает меня. Он дрожит. По щекам текут капли воды — это дождь или слезы?

— Зачем ты так, зачем? — стонет он.

Я выбегаю из туннеля прямо под дождь. Я бегу через долину, задыхаясь, чувствуя, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди. К моменту, когда я добегаю до дома Большой Ма, дождь прекращается. Когда я прохожу через внутренний двор, Кван окидывает меня многозначительным взглядом:

— Либби-я, ох, Либби-я, почему ты плакать?

Саймон все еще не вернулся. Я смотрю на часы. Прошел час. Ну и черт с ним, пусть он там замерзает. Еще только полдень. Я достаю книжку и залезаю в постель. Наша поездка в Китай пошла прахом. Саймону придется уехать. Это будет разумно. Он даже не говорит по-китайски. В конце концов, это деревня Кван, и она — моя сестра. А что касается заметок для журнала, с сегодняшнего дня я буду все записывать сама, а по возвращении в Штаты найду кого-нибудь, кто это дело отредактирует.

Кван зовет меня обедать. Я собираю все свое мужество, чтобы противостоять китайской инквизиции. «Где Саймон?» — спросит она. «Ай-я, почему вы так много ссориться?» Кван в парадной комнате. Она водружает на стол дымящийся горшок. «Видишь? Тофу, древесный гриб, маринованная зелень. Хочешь сделать фото?» Я не хочу ни есть, ни фотографировать. Ду Лили вбегает в комнату с кастрюлей риса и тремя пиалами. Мы садимся за стол и начинаем есть, точнее, они начинают, пробуя и критикуя еду.

— Не соленое, — причитает Кван, — совсем не соленое.

Может, это какой-то завуалированный намек на Саймона и меня? Через пару минут она говорит мне:

— Рано утром яркое солнце, а теперь, гляди, дождь.

Может, она таким образом намекает на нашу ссору с Саймоном? Но в течение всего обеда они с Ду Лили даже не вспоминают о нем. Вместо этого они оживленно сплетничают об односельчанах — о тридцати годах свадеб и болезней, нежданных трагедий и радостных исходов. Все это меня не касается. Я стараюсь уловить скрип ворот, возвещающий о возвращении Саймона. Но со двора доносится только унылый шум дождя.