Утраченное Просвещение. Золотой век Центральной Азии от арабского завоевания до времен Тамерлана - Стивен Фредерик Старр

Пока богатые боролись друг с другом, торговцы Нишапура высказывали свое мнение против обеих партий, отстаивая собственный радикально-популистский традиционализм. Они присоединились к хариджитам (буквально «покинувшие») – это первое из сообществ, обособившееся от основной части мусульман в годы смуты VII века (начавшейся после убийства халифа Усмана). Хариджиты провозгласили, что религиозная и гражданская власть должна принадлежать не наследникам Али, а тем, кто был безгрешен, и что хорошая репутация могла быть как у простого человека, так и у знатного. Согласно этому аргументу высоконравственный слуга имел такое же право возглавлять общину правоверных, как и знатный араб или даже потомок пророка Мухаммеда. Тысячи нишапурских простолюдинов придерживались этого явно отступнического взгляда и собирали воинствующую толпу каждый раз, когда какая-либо из групп представителей знати заходила слишком далеко в отстаивании своих убеждений. Один из предводителей хариджитов – Абу Абдаллах аль-Каррам – был благочестивым аскетом. Правители Нишапура часто отправляли его в тюрьму. Однако это не препятствовало его деятельности, а, напротив, помогало привлечь новых сторонников. Известные как каррамиты, они распространились по многим городам Центральной Азии.

Эта борьба между тремя сообществами усилилась в золотую эпоху Нишапура, постепенно поглощая энергию общества, но одновременно создавая среду, в которой идеи действительно имели значение. Мог ли кто-то еще в другом городе написать восемь объемных томов о жизни местных ученых-правоведов, богословов и других образованных людей, как это сделал некий Хаким аль-Байи Насабури около 1000 года?[571]

Другие города Хорасана старались не отставать от Нишапура. Так, наместники Тахиридов в Мерве, желая показать, что они тоже поддерживают правоведов и писателей, оплатили выпуск нескольких сборников по праву и поэзии[572].

Весьма оживленная научная среда Нишапура была не только продуктом споров о праве и богословии, но также постоянных беспорядков. Присутствие в городе четко выражающих свои позиции зороастрийцев и христиан также сыграло свою роль, как и скрытые традиции буддизма, и непрекращающиеся научные связи с Индией. Стоит отметить, что, когда некий ученый, переехавший в Нишапур из Балха, захотел изучать астрономию, он отправился не в Багдад, а в Варанаси (Бенарес) в Индии[573].

Первый философ Нишапура, по словам Ричарда Фрая, был «первым человеком исламской эпохи, который заинтересовался философией». Его звали Абул-Аббас Ираншахри[574]. Как и многие его последователи, он был ученым, занимавшимся одновременно наукой, религией и философией. О том, что он работал в первой половине IX века, мы знаем благодаря тому, что именно он сообщил о затмении 839 года. Ни одну из его известных работ по философии и астрономии до сих пор не удалось обнаружить, а потому нам остается судить об Ираншахри по отрывкам его текстов, включенных в труды других мыслителей, и потому, что такие великие умы, как Бируни, цитировали его с почтением.

Ираншахри привнес в свою философию глубокие познания о христианстве, зороастризме и особенно о манихействе[575]. Он утверждал, что Вселенная вечна, а проявления божественной силы находятся под вопросом (но мы не знаем его ответа на этот вопрос). Также он известен как сторонник атомистических взглядов Аристотеля и других греческих мыслителей, но опять-таки не известно, как он совмещал их со своими религиозными убеждениями. Одно несомненно – Ираншахри полагал, будто величайшие вопросы бытия могут и должны быть рассмотрены с помощью разума. Неудивительно, что он воспитал такого блестящего ученика, как Абу Бакр Мухаммед ибн Закария ар-Рази. Как мы успели убедиться, в философии ар-Рази был вольнодумцем поразительной смелости.

Вместе с Ираншахри во главе длинного списка философских новаторов стоит и Джабир (или Гебер, как его называли на Западе). Мы уже отмечали его новаторские исследования, над которыми этот астролог, ученый и экспериментатор работал в Багдаде под покровительством Бармакидов. Прямой наследник Джабира в Хорасане, Абу Машар аль-Балхи был алхимиком, которого мы упоминали ранее как человека, передавшего работы Аристотеля на Запад. Пятнадцать европейских изданий его работы до 1500 года доказывают его огромное влияние на западную мысль[576]. Машар имел особую склонность выбирать наиболее провокационные строчки из работ греческих ученых, что, несомненно, сыграло свою роль 100 лет спустя – в пробуждении интереса к Аристотелю у аль-Фараби. Но в отличие от аль-Фараби Машар был бунтарем, использовавшим греческие тексты, чтобы дискредитировать арабскую мысль, которую он презирал[577].

Большинство философов из Хорасана IX–X веков были последователями Аристотеля. Абу Хасан Амири, который покидал Нишапур лишь один раз в жизни, защищал и рационалистическую философию, и ислам, что привело к конфликту с местными вольнодумцами[578]. Еще один нишапурский последователь Аристотеля – Ахмад Сарахси – был так почитаем, что его попросили стать наставником молодого халифа.

Может, и несправедливо судить о научном климате какого-либо места на основе наиболее смелых мнений, но игнорировать их – значит исказить картину в целом. В Хорасане было более чем достаточно и скептиков, и вольнодумцев. Их существование в то время воспринималось как нежелательная, но в то же время неизбежная часть окружающей среды. Если считать ар-Рази центральноазиатским ученым (поскольку именно там он получил свое образование, как и его лучшие ученики), то можно справедливо заявить, что ни один из городов молодого исламского мира не превосходил Хорасан по количеству вольнодумцев, отступников и откровенных атеистов. Принимая во внимание тот факт, что богословы региона переводили и редактировали различные религиозные тексты на протяжении многих веков, неудивительно, что смелые мыслители были знакомы с ними и выстраивали на основе их трудов свои нападки на религию.

Нельзя утверждать, что все сомневающиеся были выходцами из мусульманской среды, хотя многие известные скептики являлись приверженцами ислама. Некий человек из Балха по имени Хиви горячо оспаривал ключевые положения иудаизма[579]. Возможно, был родом из еврейской семьи, но отношение Хиви к тому, что он считал религиозным обманом, было безжалостным. Одна из его многочисленных обличительных речей против священных книг различных религий имела отношение к Пятикнижию. Он представил последовательный анализ не менее сотни примеров того, что, на его взгляд, было явным несоответствием, нечеткостью, абсурдом, фантазией или глупостью. Хиви был критиком, и то, что его основной мишенью была Тора, не спасло его от гнева мусульман, воспринимавших Пятикнижие как результат божественного вдохновения.