Попытка контакта - Михаил Иванов

– Гранаты подавай! – рявкнули наводчики в два горла.

Колеса с надетыми на них (даже на вид тяжеленными) цепями провернулись легко и почти бесшумно. На два приемных лотка носовой пушки легло по пять гранат каждого вида. Кормовая пушка была рассчитана на гранаты меньшего размера; таких на лотке тоже лежало пять.

– Верхушки мачт над горизонтом! – завопил сигнальщик петушиным голосом.

– А ведь нас тоже могли заметить, – совсем негромко заметил старший помощник.

– И то правда, могли… Мягонький! Докладывать о любых перестроениях в неприятельской эскадре!

– Есть, ваше благородие!

Не более, чем через десять минут даже армейскому поручику стало ясно: вражеская эскадра идет двумя колоннами, по девяти кораблей в каждой. Цвета флагов на таком расстоянии различить не мог никто.

Последовал диалог на флотском языке, оставшийся по этой причине не до конца понятным сухопутному артиллеристу:

– Идут в бакштаг, при атаке с зюйда им ворочать на бейдевинд.

– Нам того и надо. Мы-то так и так дадим свои двадцать пять.

– Дым все же есть. Под парами машины, по меньшей мере, у шести…

– Атакуем тот линкор, что предпоследним мателотом. Первые начнут разворот раньше, но не успеют. Михаил Григорьевич, раздайте приказы комендорам.

– Слушаюсь. Патрушев!

– Я!

– Цель: линкор, который предпоследний в ближней колонне. Действуй, как говорилось: начиная с носа, последовательно три или четыре гранаты сверху вниз, потом сместить прицел, еще раз пройтись, потом еще сместить…

– Ваш-бродь, все помню и сделаю, ан ведь нижние, как бог свят, не взорвутся.

– Верно говоришь, братец, но нам очень надо пропесочить всю верхнюю палубу. Черт с нижними, лишь только бы верхние поддали жару. Чтоб горело!

– Иван Андреевич, вам в трюм.

– Сдаю вахту.

– Вахту принял.

Семаков стал к штурвалу. Боголепов успел заметить улыбку, растянувшую губы командира. В ней не было ничего великосветского.

Поручик все же был артиллеристом и потому подумал: «Еще сажен пятьсот – и я бы скомандовал наводчику дать огня». Цель уже была очевидной: громадный корабль под французским флагом. Название различить не удалось, и Боголепов мысленно подосадовал сам на себя: надо было одолжить подзорную трубу.

Видимо, французский капитан разгадал намерения противника. Он начал слегка ворочать на зюйд. То же сделали и другие корабли в колонне.

– Колонна перестраивается уступом! – пропел сигнальщик пронзительно-гнусным (на вкус поручика) голосом.

Первой заговорила именно артиллерия линкора.

Плотные клубы дыма встали по борту парусного гиганта. Спустя секунд шесть тяжкий гром ударил по ушам. Поручик сначала подумал об ошибке начарта противника с оценкой дистанции, но потом решил, что ее не было: ядра подняли столбы воды чуть правее по курсу «Морского дракона». Заградительный огонь, ясное дело. Теперь дело должно было пойти перестрелкой на пределе дальнобойности. И еще одна досадливая мысль мелкнула на краю сознания: как раз об этой характеристике гранатомета он и позабыл спросить.

– Носовой, бей!

На долю мгновения у Боголепова подумалось, что порох в этом гранатомете пришел в негодность. Тут же вспомнилось: ведь пороха там и нет, но пока этот факт осмысливался, результаты начали проявляться.

Ослепительная вспышка полыхнула сверхсолнечным блеском на уровне чуть повыше мачты, и в воздухе образовался очень яркий, но быстро темнеющий огненный шар. Армейский поручик увидел явный перелет, однако наводчик исправил ошибку. Вторая граната лопнула уже много ниже. Наибольшее впечатление на поручика произвела скорострельность (между первым и вторым взрывом прошло едва ли десять секунд) и мощь взрыва. Такого ему слышать и видеть не приходилось. Боголепову показалось, что передняя мачта согнулась, и он даже успел подумать: «Быть такого не может», когда третья граната взорвалась еще ниже. Тут уж ошибиться было нельзя: исчезли все паруса, а заодно две мачты из трех. Не будучи моряком, поручик даже не заметил, что бушприт тоже снесло. Зато он углядел, что наводчик чуть сместил прицел по горизонтали. Раскаты взрывов снова сотрясли воздух; на этот раз линкору досталось еще больше. Не уцелела ни одна мачта. Судя по дыму, на французском корабле что-то загорелось.

Состояние щенячьего восторга исторгло у молодого артиллериста вопль:

– Попада-а-а-ние-е-е-е!!!

Только тут сухопутный офицер осознал, что вокруг люди тоже кричат в горячке боя:

– Подавай! Подавай!! Подавай!!!

– Наддай, братва!!

– Максимушкин, прикрывай!

У несколько ошалевшего поручика мелькнула совершенно дичайшая мысль о пехотном прикрытии орудий, но он тряхнул головой и осознал, что имелось в виду нечто другое. Глянув в сторону кормовой прорези в стене рубки, артиллерист успел увидеть, как перед носом у разворачивающихся кораблей колонны встают огромные, выше мачт столбы воды.

Азарт полностью замутил разум юного поручика. Ему и в голову не пришло считать боеприпасы. О них он вспомнил лишь после выкрика унтера:

– Гранаты кончились!

Начарт добавил:

– Ушла двадцать одна граната, шесть не взорвались.

Армейский артиллерист подумал, что, наверное, перехвалил наводчика носовой пушки (очень уж много тот мазал), потом вспомнил, что лейтенант Мешков говорил о невзрывающихся боеприпасах, и мысленно ругнулся на их дурное качество.

Грянула команда от Семакова:

– Все вниз!!!

Поручику показалось, что артиллерийская прислуга начала выполнять команду еще до того, как она была подана – чего, разумеется, быть не могло.

Картина в носовой прорези покатилась направо, и на этот раз Боголепов сообразил правильно: командир хочет развернуться и увести «Морского дракона» от ответных ядер. Их не могло не быть – и они были.

Дзанг-баммм!!!

На кормовой стенке рубки появилась выпуклость, которой раньше не было. «На излете попало в рубку, не пробило», – как-то отстраненно подумал поручик. Он был не совсем прав, но свою ошибку осознал лишь минут пять спустя.

Корпус «Морского дракона» дернулся; на этот раз звук от попадания был куда глуше. Моряки устояли на ногах без труда. Армейский офицер, в похвалу будь сказано, тоже ухитрился не упасть, хотя это ему стоило усилий.

– Все, ушли, уже не достанут, – голос командира был как-то слишком спокоен. Слова содержали в себе чистую правду, но…

Палуба затряслась мелкой противной дрожью. Руки Семакова принялись быстро-быстро переключать рычажки. Несколько огоньков на поверхности перед командиром погасли. Дрожь унялась.

Флотские офицеры обменялись не вполне понятными фразами: