Смерти вопреки. Реальная история человека и собаки на войне и в концлагере - Роберт Вайнтрауб

Но главным источником страха на железной дороге стали не японцы, а корейцы.

В Глоегоере было несколько охранников-корейцев, но в Пакан-Барое их оказалось гораздо больше[1]. Для многих военнопленных строительство железной дороги стало первым соприкосновением с корейцами. Корейцы отчасти по собственной склонности, отчасти по принуждению особенно часто прибегали к пыткам. В целом корейцы были более злобными, жестокими и непредсказуемыми, чем японцы, которые обычно ущемляли военнопленных косвенными методами, с помощью недоедания и лишений.

Отношения Японии с Кореей, бывшей тогда японским протекторатом, были в чем-то схожи с отношениями Великобритании с Малайей или Нидерландов с Голландской Ост-Индией. Но все же они были много жестче. В Корее японцы присвоили себе почти всю пахотную землю, составлявшую основу корейской аграрной экономики, сделали корейцев батраками на их собственной земле.

Это чрезвычайно озлобило корейцев, под маской внешнего спокойствия которых бушевала ненависть, с началом войны только усилившаяся. Корейцев в массовом порядке призывали в японскую армию: почти пять с половиной миллионов корейцев или служили в японской армии, или были отправлены работать на заводах в Японии. Призванным на трудовой фронт корейцам сказали, что они будут служить всего два года и станут участниками проектов экономического развития. В действительности корейцам дали работу, от которой отказывались японцы[2].

Иногда корейцы воевали рядом со своими японскими «союзниками». На Тараве корейцы составляли примерно пятую часть сил, оказывавших сопротивление американской морской пехоте, и сражались за остров с такой же яростью, что и японцы. Но по большей части японцы не доверяли корейцам. На Тиниане за боевыми порядками, в тылу, был трудовой лагерь, в котором находилось почти пять тысяч корейцев. Но, как пишет Гэвен Даус в книге Prisoners of the Japanese («Пленники японцев»), «чтобы не иметь врага в тылу во время вторжения американцев, японцы уничтожили этих людей»[3].

Не пощадили и кореянок. Бесчисленное множество кореянок заставили стать янфу, «женщинами для утешения», которые должны были оказывать сексуальные услуги японским военнослужащим и чиновникам, и это остается шрамом на национальной гордости, который болит и сегодня. Тем более что корейские мужчины пользовались этими женщинами так же, как и японцы. По данным исследования, недавно проведенного правозащитниками, во время Корейской войны[12] южнокорейские военные пользовались услугами янфу. Это происходило через долгое время после поражения Японии и восстановления независимости Кореи. Многие из «женщин для утешения», обслуживавших южнокорейских военных в начале 50-х годов, были теми же самыми женщинами, которых насильно загнали на эту службу во время Второй мировой войны[4].

Корейские солдаты, которые против воли оказались охранниками лагерей и тюрем, обладали казавшейся бездонной способностью вымещать злобу и отчаяние на военнопленных. «Корейские охранники сильнее всего оскорбляли пленных, – писал Юджин Джейкобс в своих воспоминаниях о Батаане Blood Brothers («Кровные братья»). – Японцы не доверяли корейцам в бою, поэтому использовали их в качестве вспомогательной силы, а корейцы стремились увидеть кровь на своих штыках; тогда они считали себя ветеранами». Пленные, работавшие на строительстве железной дороги из Сиама в Бирму, уже боялись корейских охранников за их жестокость и высмеивали их, как сказал один из выживших пленных, за «идиотизм». Многих из охранников, работавших в Бирме и Сиаме, перевели на Суматру, когда настало время строительства суматранской железной дороги. «Этим жестоким людям было все равно, выживем мы или умрем», – писал Даффи.

Корейцы, служившие в японской армии, по всему Тихоокеанскому театру военных действий отыгрывались тем, что разводили страшную коррупцию и чинили препятствия японцам всегда, когда могли это сделать. В секретном докладе японских военных содержалось предупреждение: «Корейцы могут в любой момент устроить бунт» или «могут сотрудничать с британцами или американцами против нас на передовой». Командиры в Пакан-Барое боялись, что корейцы выступят против своих предполагаемых «господ» в случае, если те будут их жестко контролировать, а потому, по словам Рэя Смита, корейцам «дозволяли использовать малейший повод, чтобы излить гнев на военнопленных». Японский капрал Токаяма, которого голландский пленный Крис Виллемсон в воспоминаниях назвал «не злым, но очень глупым», был номинальным начальником корейских охранников, но с самого начала умыл руки. Ему было все равно, что творили его подчиненные. И такое отношение Токаямы позволило корейцам устроить мятеж.

Корейские охранники часто были пьяны и всегда были садистами. Они вечно отвешивали пленным пощечины, били их прикладами или лопатами. Эти избиения стали попросту частью обычного дня и как бы должны были подгонять отстающих рабочих или давать разрядку раздражению. Когда же корейцы действительно злились, на пленных обрушивались намного более свирепые наказания. Например, пленных обычно заставляли стоять на палящем солнце и часами держать над головой ветви или шпалы. Если пленные опускали руки, их избивали самым зверским образом.

Пленные знали корейцев только по кличкам – Громила, Пацан, Цветочный Горшок, Толстая Губа, Четырехглазый, Призовой Боец, Жирная Свинья, Черная Пантера, Бавалец, Вада, Слизь, Джон-Рукосуй, Слон, Косой, Харимау, Быстрый На Пощечины, Визжащая Обезьяна, Любитель Палок, Крестьянский Сын, Охара, Дикий Билл, Лошадиная Морда, Джим-Тапиока, Жид, Малый-Тормоз, Невротик, Новичок, Каучуковая Шея, Борец, Глэдис, Ага-хан, Китаец. Смешные клички придавали охранникам индивидуальность и позволяли пленным издеваться над ними за глаза. Но от этого охранники не становились менее страшными.

«Я видел, как визжащие, брызгавшие слюной корейцы избивали лейтенанта британского ВМФ, – рассказал после войны австралийский врач П. М. Кирквуд газете Melbourne Age. – Они безо всякого повода лупили его по лицу палками до тех пор, пока он не упал. Тогда его подняли на ноги и снова стали бить. Это было самым отвратительным избиением из всех, какие я видел, но в течение всей экзекуции офицер не произнес ни единого слова. Он стоял и получал удары».

Один свидетель видел, как военнопленному загнали карандаш в ухо, затем ударом кулака протолкнули еще глубже и разорвали барабанную перепонку. Пленные теряли слух после ударов по ушам, после чего лагерным врачам приходилось проводить срочные операции. В нескольких лагерях корейцы ради развлечения заставляли пленных драться между собой. Если «бойцы» не проявляли должной прыти, вмешивались охранники, которые избивали обоих.

Охранники экспериментировали с приемами. Рэймонд Смит писал, что его, вместе с офицером Аптоном, избивал палкой кореец по имени Инюи. «Нас поставили бок о бок и заставили встать на колени. Я ходил в кломперсах, которые сбросил в сторону. Когда мы опустились на колени, кореец вставил бамбуковую палку под коленки между бедром и голенью. Затем с омерзительным смехом он нажал мне на оба плеча. Результатом был страшный спазм боли в обоих коленях. Эту штуку он проделал с нами обоими. А потом подобрал один из моих кломперсов и резко ударил меня этой деревяшкой по лбу. Когда в глаза мне потекла кровь, я на самом деле подумал, что лишился глаза. Инюи подошел к столу охранников, взял маленькую бутылку синих чернил и вылил их Аптону на голову. Поскольку у Аптона была малярийная желтизна, в результате обливания чернилами его лицо приобрело цвет зеленки!»