Безнадежность - Колин Гувер

— Когда родители развелись, — говорит Холдер, — мама, беспокоясь обо мне и Лесли, отвела нас к психотерапевту. Курс длился всего шесть месяцев, но я помню, как злился на себя, обвинял только себя в разводе родителей. Мне казалось, что когда тебя увезли, моя ошибка повлияла и на них, стала для них серьёзным стрессом. Теперь-то я понимаю — я винил себя за то, что от меня не зависело. Мой терапевт предложил одну как бы игру, которая мне, вроде, помогла. В тот момент мне это показалось ерундой, но потом я стал ловить себя на том, что в определённых ситуациях повторяю эту штуку. Он заставил меня мысленно нарисовать себя прошлого и побеседовать с самим собой, выложить себе прошлому всё, что необходимо было сказать. — Он поворачивает к себе моё лицо и ловит мой взгляд. — По-моему, тебе надо попробовать. Наверное, на первый взгляд, кажется чушью, но всё-таки… Думаю, тебе нужно вернуться и сказать Хоуп всё, что тебе хотелось бы сказать в тот день, когда ты её покинула.

Я устраиваю подбородок на его груди.

— Что ты имеешь в виду? Типа, мне нужно мысленно представить, как я с ней разговариваю?

— Верно, — откликается он. — Попробуй. Закрой глаза.

Я подчиняюсь. Не очень понимая, зачем, но всё-таки смежаю веки.

— Закрыла?

— Да. — Кладу ладонь ему на грудь над сердцем и прижимаюсь щекой. — Но что мне делать-то?

— Представь себя такой, какая ты сейчас. Потом представь, что ты подъезжаешь к отцовскому дому и останавливаешь машину на противоположной стороне улицы. Но дом вспомни таким, каким он был раньше — когда ты была Хоуп. Ты помнишь его в белом цвете?

Я зажмуриваюсь, с большим трудом извлекая из глубин своей памяти образ белого здания.

— Да.

— Хорошо. Теперь найди её. Поговори с ней. Скажи ей, что она сильная. Скажи, что она очень красивая. Скажи всё, что ей необходимо услышать от тебя, Скай. Всё, что ты хотела бы сказать самой себе в тот день.

Я отбрасываю все посторонние мысли и следую его советую. Рисую мысленный образ: вот я теперешняя подъезжаю к старому дому. Наверняка на мне был бы сарафан, а волосы были бы завязаны в хвостик, ведь стоит жара. Я почти чувствую, как лучи солнца, бьющие в ветровое стекло, согревают мою кожу.

Мне очень не хочется приближаться к дому, но я заставляю себя выйти из машины и пересечь улицу. Сердце бьётся всё быстрее. Не уверена, что хочу видеть Хоуп, но делаю так, как предложил Холдер. И вот она — сидит на траве, обхватив руками коленки и спрятав в них лицо. Она плачет, и это зрелище разбивает мне сердце.

Я медленно приближаюсь к ней, останавливаюсь на мгновение, потом неуверенно опускаюсь на землю, не в силах оторвать взгляд от этой хрупкой девочки. Когда я устраиваюсь напротив, она поднимает голову и смотрит на меня. Я потрясена и раздавлена — в карих глазах малышки ни проблеска жизни, ни проблеска счастья. И всё-таки я пытаюсь улыбнуться, чтобы скрыть, как ранит меня её боль.

Протягиваю к ней руку, но останавливаю дрожащую раскрытую ладонь в нескольких дюймах от неё. Хоуп смотрит на мою руку, в карих её глазах плещется грусть. Она видит, что я тоже испугана, и, возможно, это помогает мне завоевать её доверие, потому что она вскидывает голову и кладёт ладошку на мою ладонь.

Я смотрю на свою детскую ладошку в своей теперешней ладони, но мне хочется не просто держать эту крохотную ручонку. Мне хочется схватить весь страх и боль Хоуп, забрать их у неё.

Припоминая, что мне велел сказать Холдер, я смотрю на неё, прочищаю горло и крепче сжимаю детские пальчики.

— Хоуп. — Она терпеливо ждёт, пока я набираюсь храбрости заговорить с ней, сказать всё, что ей необходимо услышать. — Знаешь, ты самая смелая девочка на свете.

Она мотает головой и опускает глаза.

— Вовсе нет, — убеждённо шепчет она.

Я беру вторую её ладошку и смотрю ей прямо в глаза.

— И всё же это так. Ты невероятно смелая. И ты со всем справишься, потому что у тебя очень сильное сердце, способное любить жизнь и других людей так, что это даже трудно представить. И ты красивая. — Я прижимаю ладонь к её сердцу. — Здесь, внутри. У тебя такое красивое сердце, что когда-нибудь кто-то обязательно полюбит его так, как оно того заслуживает.

Она вытягивает свою ладонь из моей и вытирает глаза.

— Откуда ты знаешь?

Я наклоняюсь и обхватываю её руками. Она обнимает меня в ответ и позволяет мне держать её. Я шепчу ей на ухо:

— Знаю, потому что мне самой пришлось пройти через то, что ты сейчас испытываешь. Знаю, как ранит тебя то, что делает с тобой папа, потому что он и со мной делал то же самое. Знаю, как сильно ты его ненавидишь, но знаю ещё, что ты любишь его, потому что он твой папочка. И это хорошо, Хоуп. Это правильно — любить всё хорошее в нём, ведь он не такой уж плохой. И правильно ненавидеть в нём всё гадкое, всё, что тебя печалит. Правильно чувствовать всё, что тебе необходимо чувствовать. Только пообещай, что никогда, никогда не станешь упрекать себя. Здесь нет твоей вины. Ты просто маленькая девочка и не виновата в том, что твоя жизнь гораздо тяжелее, чем следовало бы. И как бы тебе ни хотелось забыть случившееся с тобой, вычеркнуть эту часть из твоей жизни, постарайся запомнить всё.

Она дрожит и тихо плачет у меня на груди, отчего мои глаза тоже наливаются влагой.

— Я хочу, чтобы ты помнила, кто ты, вопреки всем ужасам, случившимся с тобой. Потому что все эти ужасы — не есть ты. Это то, что происходило с тобой. Тебе необходимо принять: ты сама и случившееся с тобой — не одно и то же.

Я бережно поднимаю её голову и заглядываю в залитые слезами карие глаза.

— Обещай, что несмотря ни на что никогда не будешь стыдиться самой себя, как бы ты ни была к этому склонна. Наверное, сейчас ты не видишь в моих словах никакого смысла, но обещай: ты никогда не позволишь тому, что делает с тобой папа, повлиять на тебя и отделить тебя от себя самой. Обещай, что никогда не потеряешь Хоуп.

Она кивает, и я стираю большими пальцами слёзы с её щёк.

— Обещаю, — говорит она, улыбается, и я впервые с момента нашей встречи вижу проблески жизни в огромных карих глазах. Сажаю её себе на колени, она обнимает меня за шею, и я баюкаю её.

— Хоуп, а я обещаю, что отныне и впредь не отпущу тебя. Я буду нести тебя в своём сердце вечно. Ты больше никогда не останешься в одиночестве.

Я прижимаюсь лицом к её волосам, но когда открываю глаза, вижу, что плачу на груди Холдера.

— Ты с ней поговорила? — спрашивает он.

— Да, — киваю я, даже не пытаясь загнать назад слёзы. — Я всё ей сказала.

Холдер садится, и я поднимаюсь вместе с ним. Он поворачивается ко мне и берёт в ладони моё лицо.

— Нет, Скай. Ты сказала не ей, ты сказала самой себе. Всё это произошло с тобой, не с кем-то другим. Это произошло с Хоуп. Это произошло со Скай. С моей лучшей подругой, которую я любил много лет назад, и лучшей подругой, которую я люблю сейчас, и которая в это мгновение смотрит на меня. — Он прижимается своими губами к моим, потом отстраняется — и только теперь я замечаю, что он плачет вместе со мной. — Ты должна гордиться, что выжила, несмотря на всё, выпавшее тебе в детстве. Не отделяй себя от той жизни. Прими её. И я чертовски горжусь тобой. Каждый раз, когда я вижу, как ты улыбаешься, у меня просто сносит крышу, потому что я знаю, сколько храбрости и силы потребовалось маленькой девочке, чтобы остаться прежней. А твой смех? Господи, Скай! Только подумай, сколько нужно отваги, чтобы снова смеяться, после того, что случилось с тобой. И твоё сердце… — Он неверяще качает головой. — Твоё сердце смогло найти в себе силы довериться мужчине, полюбить его, а значит, я влюбился в самую храбрую женщину из всех, кого знал. Я понимаю, сколько нужно было отваги, чтобы впустить меня, после того, что сделал с тобой отец. И я клянусь — до последнего своего вздоха я буду благодарен тебе за то, что ты разрешила себе любить меня. Спасибо, огромное спасибо, что любишь меня, Линден Скай Хоуп.