Гарем. Реальная жизнь Хюррем - Колин Фалконер

– Так они же не далее чем утром готовы были посадить Мустафу на престол вместо меня.

– А сейчас уже за полдень перевалило, да и Мустафа мертв. Янычары – они же как псы. Им нужен хозяин и все.

– Еще и сырое мясо.

– Правда ваша. Кто их кормит, тот им и на врага указывает, а они слушаются и кидаются.

Сулейман отдернул шелковый занавес у входа и предстал перед толпой. Тут же наступила тишина.

Он окинул взглядом эти тысячи лиц, уперев руки в бока. До чего же они его ненавидят! И до чего же он сам их ненавидит! Будь его воля, все бы эти дурные головы отправил красоваться над вратами Топкапы. Они и только они повинны в гибели его сына.

Тишину нарушил их ага:

– Мы хотим Рустема.

– Рустем будет смещен. Золотая печать великого визиря отойдет Ахмеду, второму визирю. Но вреда вы Рустему не причините. Он под моей личной защитой.

– Он отнял у нас Мустафу!

– Это я отнял у вас Мустафу! – Ну, доберется он еще до шеи этого аги, как поуляжется буча. Тварь неблагодарная. – Я забрал Мустафу. Я, ваш султан. И вы это стерпите и будете отныне повиноваться моим личным приказам! Завтра мы выступаем в поход на Сефевидов. Там будет много поживы и женщин. Если жаждете крови, пусть это будет кровь персов!

– Мы хотим Рустема, – упрямо повторил ага.

– Если хотите его, сперва вы должны убить меня, – сказал Сулейман и выхватил из-за пояса кылыч. – Кто первым поднимет клинок на своего султана?

Все попятились, хотя и медленнее, чем он рассчитывал. Затем янычары один за другим развернулись и побрели обратно в лагерь. Наконец Сулейман остался с глазу на глаз с их агой.

– Рустем приказал мне его арестовать, – прошипел он. – Вам он об этом сказал?

– Есть у тебя собственноручный письменный приказ Рустема на этот счет?

Ага покачал головой.

– Тогда я тебе не верю. Ровно это самое я и ожидал от тебя услышать.

Ага развернулся и отправился следом за всеми. Сулейман вернулся в шатер. Он вышвырнул всех вон и целый час крушил там всю мебель без разбора.

Послание было писано белыми чернилами на черном листе. Гюльбахар не нужно было даже его читать, она и так все сразу поняла, как только заметила во дворце спешивающегося гонца от султана. «Нет, – подумала она, – раньше я все поняла». Судьба ее сына была предрешена с того самого мига, как он выехал за ворота крепости.

Письмо она принять отказалась. Вместо этого плюнула гонцу в лицо, осыпала проклятьями его и все его потомство на веки вечные и попыталась впиться ногтями ему в лицо. Но тут служанки ее оттащили, а проклятый пустился наутек с бледным лицом, спеша убраться подальше от разносящихся звонким эхом по ущелью и терзающих слух горестных завываний кадын.

Сирхан поняла, что Мустафа и ее муж мертвы, в тот же миг, как увидела выступившего из тени грузного суданца. Глухонемой кастрат. Чудовище, из которого все человеческое вырезано и выколото.

Просить пощады было бессмысленно. Раз так, то пусть хоть смерть будет быстрой.

Безъязыкий издал ртом странный булькающий звук, приблизившись к ней. Уйдет он теперь только с ее головой в кожаной мошне на поясе, которая, собственно, и предназначена именно для этой цели.

– Тебя ведь Аббас послал, верно? – сказала она. – Считает, что я все еще представляю угрозу для Джулии. Но я бы этого никогда не сделала, то был блеф, я бы ее в жизни не предала. Надеюсь, она это знает. Умереть я готова, но не хочу, чтобы она меня возненавидела. – Сирхан закрыла глаза и опустила руки. Зачем сопротивляться? Это лишь продлит мучения.

Бостанджи накинул ей петлю на шею, легким движением бугрящихся мускулами рук оторвал от пола, быстро выпустив из нее дух жизни.

Глава 94

Аббас покачал головой:

– Ничего не поделаешь, Людовичи, придется ей с этим смириться: Сирхан мертва. И знать, кто отдал приказ, ей ни к чему, ибо ничего ей это не даст.

– Я ей то же самое и говорил, но я обещал ей постараться это так или иначе выяснить.

– Ты уже давал слово, которое нарушил. Так что во второй раз будет проще. Я же помню, как ты некогда обещал отправить ее прочь отсюда. Между прочим, мне обещал, а не кому-то. – Людовичи не находил сил посмотреть ему прямо в глаза. – Ты великое множество раз подвергал опасности и мою, и ее жизни за эти годы, поскольку не сдержал слова и не вывез ее из Стамбула. Или ты думал, что я тебя об этом из прихоти просил?

– Я не хотел ее отпускать.

– Ты в нее влюбился.

– Я этого не скрываю и не стыжусь. Не из-за любви ли к ней ты некогда остался в дураках?

– Евнухом я остался. Но лжецом от этого не сделался.

Повисла долгая тишина.

– Как хоть она нынче выглядит? – спросил наконец Аббас.

– Старится не без большого изящества.

– Все так же красива?

– Ей ведь давно не шестнадцать. Сединка серебряная в волосах. Но да, все еще красавица.

– Плод выбрал я, а попробовал и вкушаешь от него ты. Как, по-твоему, я тебе сильно завидовал?

– Да, конечно, – кивнул Людовичи.

Аббас тяжело вздохнул и понурил голову.

– Значит, спрашиваешь, могу ли я выяснить, кто подослал убийцу к Сирхан?

– Ну да. Султан это или его ведьма?

– Дважды мимо. Я подослал.

– Ты?

– Она мне сказала, что выдаст султану, где Джулия. А Сулейман – не из тех, кто способен что-то забыть или простить. Он себе подобной роскоши просто позволить не может. Вот я и поступил так, как поступил бы и ты сам, чтобы защитить ее.

У Людовичи даже плечи обвисли.

– Можешь ей так и передать или утаить это от нее, это уж на твое усмотрение теперь.

– Сирхан была единственной настоящей подругой в ее жизни. Ей это тяжело дастся. Лучше ее, наверное, не ставить в известность.

– Лучше бы ты тогда еще увез ее подальше отсюда, как обещал.

– Прости, Аббас. Нельзя мне было тогда тебя обманывать.

Аббас взял было кусок халвы, затем швырнул его обратно на поднос, ибо всякий аппетит у него пропал.

– Теперь-то какая разница, дружище? Что сделано, то сделано. Что было, то прошло. И не нам с тобою друг друга судить. Так ведь?

К шелковому шатру султана на взмыленном коне мчался галопом гонец, скакавший туда день и ночь из самого Стамбула. Осадив скакуна под самым штандартом с семью хвостами его