Королева Юга - Артуро Перес-Реверте

И так далее. Единственное «но» заключается в том, что ее не устраивает кокаин в качестве средства частичной оплаты. Она отвечает только за перевозку. И принимает только доллары.

Итальянцы были в совершеннейшем восторге и от Тересы, и от ее предложения. Они приехали, чтобы выяснить возможности, а перед ними на стол положили детально разработанную операцию. Когда дошел черед до обсуждения экономических аспектов, стоимости и процентов, калабриец в замшевой куртке включил свой мобильный телефон, извинился и двадцать минут говорил с кем-то в другой комнате, пока Тереса, Языков и тот, второй, бородатый, смотрели друг на друга, безмолвно сидя вокруг стола, заваленного листами бумаги, которые она исписала цифрами, схемами и датами.

Наконец первый появился в дверях. Он улыбался. Когда он пригласил своего напарника на минутку зайти к нему, Языков поднес огонек зажигалки к сигарете, которую достала Тереса.

— Они твои, — сказал он. — Да.

Тереса молча собрала бумаги. Иногда она поднимала глаза на Языкова: русский улыбался, желая подбодрить ее, но она по-прежнему оставалась серьезной. Рано еще бить в колокола, думала она. Когда итальянцы вернулись, тот, что в замшевой куртке, улыбался, а второй выглядел менее напряженным и торжественным.

— Cazzo[66], — сказал первый. Почти удивленно. — Нам никогда не приходилось иметь дело с женщиной. — А потом добавил, что его начальство дает зеленый свет.

«Трансер Нага» получила от итальянских мафиозных группировок эксклюзивную концессию на доставку кокаина морем в восточную часть Средиземноморья.

* * *

В тот же вечер они отметили это событие — сначала поужинали вчетвером в ресторане «Сантьяго», потом перебрались в «Ядранку», где к ним присоединилась Пати О’Фаррелл. Позже Тереса узнала, что люди из группы ОПКС, полицейские комиссара Нино Хуареса, все время фотографировали их из спрятанной за деревьями «меркури» в рамках обычного наружного наблюдения, однако толку от этих снимков было мало: установить личность посланцев Н’Дрангеты так и не удалось. Кроме того, когда несколько месяцев спустя имя Нино Хуареса появилось в списке лиц, подкупленных Тересой Мендоса, эта папка, как и многие другие, навечно затерялась среди бумаг.

В «Ядранке» Пати просто очаровала итальянцев. Она владела их языком и умела рассказывать непристойные анекдоты с безупречным выговором, который оба, восхищенные, определили как тосканский. Она не задавала вопросов, и никто из участников встречи не упоминал о том, что там говорилось. Двое друзей, подруга. Пати знала, зачем здесь находятся эти двое, однако держалась как ни в чем ни бывало. Время подробностей наступит потом. Было много смеха, много вина — это заметно шло на пользу зарождающемуся сотрудничеству. А еще были две красавицы-украинки — высокие, светловолосые. Недавно они прилетели из Москвы, где снимались в порнофильмах и позировали для журналов, а здесь, в Испании, влились в ряды жриц любви для особо состоятельных клиентов; под контролем организации Языкова находилась целая сеть фирм, предоставлявших такие услуги. И были дорожки кокаина, которые оба мафиози, оказавшиеся, вопреки первому впечатлению, куда более открытыми и раскованными, нимало не смущаясь, приготовили прямо в кабинете у русского, на небольшом серебряном подносе. Пати тоже не отставала. Ну и рубильники у этих ребят, заметила она, стирая с носа белый порошок. Они же вынюхивают все с метрового расстояния. Пати чересчур много выпила, но взгляд ее умных глаз успокоил Тересу. Не дергайся, Мексиканка. Я налаживаю тебе отношения с этими голубчиками, прежде чем шлюшки-большевички избавят их от излишков жидкости в организме и денег в кошельке. Завтра мне расскажешь.

Когда отношения были окончательно налажены, Тереса собралась уходить. День выдался трудный. Она не была полуночницей, и ее русские телохранители ждали ее, один в уголке у стойки, другой на автостоянке. Под ритмичный грохот музыки — пумба, пумба, — в свете разноцветных вспышек с танцпола она пожала руки посланцам Н’Дрангеты. Очень приятно, сказала она. Было очень приятно. Ci vediamo[67], ответили они, каждый уже в обнимку со своей блондинкой. Тереса застегнула черную кожаную куртку от «Валентино», собираясь выйти, и тут заметила, что телохранитель отлепился от стойки. Она огляделась в поисках Языкова и увидела, что он сам идет к ней, раздвигая народ. Он вышел, извинившись, пять минут назад, чтобы ответить на телефонный звонок.

— Что-нибудь не так? — спросила она, увидев выражение его лица.

— Нет, — ответил он по-русски. — Нет. Все хорошо. Просто я подумал, что, может, тебе захочется сперва прокатиться со мной. Небольшая прогулка, — прибавил он. — Тут недалеко.

Он был непривычно серьезен, и Тереса почувствовала, как где-то внутри у нее включился сигнал тревоги.

— Что случилось, Олег?

— Сюрприз.

Она заметила, что Пати, болтавшая с итальянцами и украинками, вопросительно смотрит на нее и собирается встать, но Языков поднял бровь, а сама Тереса качнула головой. Они вышли вдвоем, следом — один из телохранителей. У дверей ждали машины: за рулем джипа Тересы сидел второй русский, за рулем бронированного «мерседеса» Языкова — его шофер, рядом с ним телохранитель. Чуть в стороне стояла третья машина с двумя мужчинами в ней — постоянная охрана Языкова, крепкие парни из Солнцево, его доберманы, квадратные, как шкафы. Моторы всех трех автомобилей уже урчали.

— Поехали в моей, — сказал Языков, не отвечая на безмолвный вопрос Тересы.

Что это он замышляет, думала она. Этот чертов русский. Минут пятнадцать три машины, ехавшие одна за другой, петляли по улицам, уходя от возможного хвоста. Затем выбрались на шоссе и вскоре оказались в Нуэва-Андалусии — районе новостроек. Там «мерседес» въехал прямо в гараж еще не совсем законченного коттеджа с небольшим садом и высокими стенами вокруг.

Языков с бесстрастным лицом помог Тересе выйти и пошел вперед. Они поднялись по лестнице в пустую прихожую (у стены были аккуратно сложены кирпичи), где крепкий мужчина в спортивной рубашке, сидя на полу, листал журнал при свете бутановой лампы; увидев вошедших, он поднялся. Языков сказал ему что-то по-русски, и тот, несколько раз кивнув в ответ, повел их в подвал. Там пахло свежим цементом и сыростью.

Потолок подпирали металлические и деревянные брусья; на одной из подпорок висела лампа. Мужчина в спортивной рубашке прибавил свет. И тогда Тереса увидела Кота Фьерроса и Потемкина Гальвеса. Голых, прикрученных проволокой за запястья и щиколотки к белым пластиковым стульям. Оба выглядели так, что сразу же стало ясно: в их жизни бывали ночи и получше.

— Я ничего больше не знаю, — простонал Кот Фьеррос.

Судя по тому, что увидела Тереса, их пытали не слишком сильно — так, почти что для проформы: в ожидании более конкретных инструкций подвергли небольшой предварительной обработке и дали пару часов, чтобы поразмыслили, подключили воображение и дозрели, думая не столько о том, что уже было, сколько о том, что им еще предстоит. Ножевые порезы на груди и предплечьях были неглубоки и уже почти перестали кровоточить. У Кота вокруг ноздрей запеклась кровь, рассеченная верхняя губа вздулась, из уголков рта сочилась розоватая слюна. Видимо, его били металлическим прутом, потому что на животе и ногах виднелись свежие вспухшие рубцы, набрякшая мошонка была лилово-красной. В воздухе остро пахло мочой, потом и страхом, который заползает в самые кишки, расслабляя их, лишая упругости. Человек в спортивной рубашке на ломаном испанском задавал Коту вопрос за вопросом, чередуя их с увесистыми пощечинами, от которых лицо киллера дергалось то в одну, то в другую сторону, а Тереса, как зачарованная, смотрела на огромный горизонтальный шрам, изуродовавший правую щеку мексиканца, — след от пули сорок пятого калибра, которую она сама выпустила в него в упор несколько лет назад, в Кульякане, когда Кот Фьеррос решил, что жаль убивать ее просто так, прежде не поразвлекшись. Все равно ей конец, чего зря пропадать такому товару, так он сказал, а потом был яростный и бессильный удар Поте Гальвеса, в щепки крушащий дверцу шкафа; Блондин Давила был одним из наших, вспомни, Кот, а она была его девчонкой, мы ее убьем, но давай уж уважим ее. Черное дуло «питона», почти милосердно нацеленное ей в голову, отойди, браток, чтобы тебя не забрызгало, и покончим с этим.