Бумерит - Кен Уилбер

– Потому что когда ты переспишь со всеми женщинами на планете, то вернёшься ко мне.

– Почему это?

– Потому что так не может сделать никто, кроме меня!

– «Теневой университет: измена свободе в американских кампусах» Корса и Сильверглэйта[92] – это детальный отчёт о настоящем положении дел. Его авторы далеки от правой идеологии – они либералы в лучшем смысле этого слова. Я не буду зачитывать примеры из книги – рекомендую вам ознакомиться с ними самостоятельно. Вместо этого я приведу ответы критиков Корсу и Сильверглэйту, из которых ясно видны актуальность и трагизм проблемы. Президент Центра Равных Возможностей и бывший директор Американской Комиссии по Гражданским Правам Линда Чавес (Linda Chavez) считает, что «Алан Корс и Харви Сильверглэйт рассказывают леденящую душу историю о том, как руководители университетов превращаются в великих инквизиторов, студенты и рядовые сотрудники лишаются основных прав, а система сразу же запугивает новеньких и навязывает им свои правила. Авторы утверждают, что недостаток нашего высшего образования – это ограничение личной и научной свободы (во имя политкорректности и прав меньшинств), которое имеет место во многих колледжах и университетах страны. Корс и Сильверглэйт убедительно доказывают, что стремление к знанию и обмен мнениями в наше время в кампусах не приветствуется».

– Алан Дершовиц (Alan Dershowitz): «Это подкреплённое множеством доказательств разоблачение говорит о том, что может случиться с вашим ребёнком даже в лучшем колледже страны. Корс и Сильверглэйт демонстрируют нам, что по сравнению с дисциплинарными разбирательствами в колледжах, ориентированных на либеральное образование, даже слушания Звёздной Палаты кажутся верхом либерализма». Феминистка Кристина Соммерс (Christina Sommers) пишет: «Корс и Сильверглэйт показывают, как порождённые левой культурой ограничения индивидуальных свобод неуклонно превращают учебные заведения в „острова угнетения в море свободы“». Корреспондент «The Village Voice» Нат Хэнтофф (Nat Hentoff) приходит к выводу, что «Корс и Сильверглэйт создали самый пространный и глубокий отчёт об ужасающей ситуации с высшим образованием в Америке. Приведённые ими факты должны заставить устыдиться тех, кто в ответе за формирование умов и душ следующих поколений». Автор книги «На пике моды» Уэнди Каминер (Wendy Kaminer) отмечает: «„Теневой университет“ – это скрупулёзный, тщательно проиллюстрированный отчёт о ситуации в американских университетах, где студентам и преподавателям на регулярной основе отказывают в основных правах, таких как свобода слова, свобода совести и надлежащие правовые процедуры. Я даже представить себе не могла, что всё настолько плохо».

Морин остановился и резко опустил голову, как будто на него свалился какой-то невидимый груз. Затем, через некоторое время он снова поднял глаза.

– Как мы уже говорили, когда мем чувствует угрозу и понимает, что его историческое время подходит к концу, и он больше не контролирует господствующие формы дискурса, он посылает своих инквизиторов исправить ситуацию. Теперь мы видим, к чему это привело в случае зелёного мема. Студентам и преподавателям отказывают в надлежащей правовой процедуре, их лишают всех прав и могут незамедлительно выгнать из учебного заведения лишь на том основании, что они ранили чувства другого студента или преподавателя. Как сообщают Корс и Сильверглэйт, обвиняемый даже не имеет права встретиться со своим обвинителем. Достаточно представить перед трибуналом доказательства в виде раненных чувств, особенно если это чувства не белого и не мужчины, и за дело берутся зелёные инквизиторы. Таков злобный зелёный мем в своей самой злобной ипостаси.

Морин развернулся и медленно сошёл со сцены. Зал наполнила глухая, свинцовая тишина, в которой не было ни озлобления, ни согласия – только изнеможение. Скоро стало очевидно, что никто не аплодирует, и мы все почувствовали себя участниками молчаливой панихиды. Осознав, что сидим в тишине, мы ещё пять или десять минут молча оставались на своих местах, синхронно вдыхая меланхолию, стараясь вместе понять свою нежную грусть. Воздух согрелся, наполнился влагой, затих. Кое у кого на глазах были слезы, но никто не плакал. Некоторые смотрели прямо перед собой, как будто боясь пошевелиться и разрушить сферу исцеляющего отчаяния. Другие, словно под тяжестью невидимой скорби, склонили головы. Тишина как будто говорила: «Почему всё вышло именно так?»

А потом я услышал, как кто-то тихонько заплакал. Несколько человек начало аплодировать. Послышался слабый ропот недовольства. Один за другим, собравшиеся начали подниматься со своих мест и покидать зал.

– Ты идёшь к Хэзелтон, – спросил Стюарт по дороге к выходу. – Это довольно важно.

– Что? А, конечно. Обязательно. Пока.

– Жаль, что ты пропустил несколько последних дней в ИЦ, Джонатан.

– Ну, ты ведь знаешь, что я уже был на двух вводных семинарах и, о-ля-ля, они взорвали мой маленький мозг.

– Вот именно, маленький, – улыбнулась Каролина. На ужин у доктора Хэзелтон она привела Катиша, молодого, привлекательного, горячего двадцативосьмилетнего индийца, родившегося и выросшего в Калькутте и получившего образование в Индийском технологическом институте Канпура, своего рода индийском МИТе. Катиш был на нескольких семинарах в ИЦ, и, судя по его взволнованным комментариям и тому, как гневно он хмурил брови, он не верил ни единому сказанному там слову; выражение его лица неизменно говорило: «Это война».

Однажды в перерыве между сессиями семинара я случайно услышал, как Катиш спорит с одним из профессоров ИЦ. «Вы думаете, что Индия – это просто склад странных старомодных религиозных ценностей. Вы думаете, что все мы Ганди. Знаете, почему ваша глупая киноакадемия дала фильму о нём столько Оскаров? Потому что Ганди – это воплощение голливудского героя: загорелый, худой и высоконравственный. Какое убожество! На нас больше не действует этот опиум для народа. Индия освободит Запад, потому что вы, колониальные свиньи, не можете сделать это самостоятельно». Я не слышал таких выражений лет с десяти. Звучало как одна из ранних тирад моего папеньки, пока в попытке спасти мир он не заменил марксистский жаргон языком мультикультурализма. Лицо профессора выглядело так, будто ему лечили корневые каналы, и когда Катиш замолчал, чтобы набрать в лёгкие воздух, профессор буквально сорвался с места и скрылся за дверью рядом со сценой.

Было ли что-то между Катишем с Каролиной? Или между Катишем и Бет? Или между Каролиной и Бет, как подозревала Хлоя, потому что считала, что все крикливые феминистки – лесбиянки? «Зачем ещё объявлять себя феминисткой?» – говорила она. («За тем, что за феминистками правда, ты безмозглая болтливая членососка», – огрызнулась однажды Каролина. В комнате стало очень тихо. «Я бы тебе ответила», – сказала Хлоя, – «но мне нужно время, чтобы понять, что из сказанного тобой может быть неправдой».)