По ком звонит колокол - Эрнест Хемингуэй

— Так вот вы его где встретили, — сказал тогда Карков. — Ясам в этот день не был дальше Пуэнте-де-Толедо. Он, значит, пробрался оченьблизко к фронту. Но-это, кажется, был последний день его подвигов. На следующийдень он уехал из Мадрида. Лучше всего он себя показал в Толедо. В Толедо онсовершил прямо чудеса храбрости. Он был одним из авторов проекта взятияАлькасара. Посмотрели бы вы на него в Толедо. Мне кажется, успехом этой осадымы во многом обязаны его помощи и его советам. Это был, между прочим, самыйнелепый этап войны. Это была просто вершина нелепости. Но скажите мне, чтоговорят об этом человеке в Америке?

— В Америке, — сказал Роберт Джордан, — считают, что оночень близок к Москве.

— Это неверно, — сказал Карков. — Но у него великолепноелицо, с таким лицом и манерами можно добиться чего угодно. Вот с моим лицом ничегоне добьешься. То немногое, чего мне удалось достичь в жизни, было достигнутонесмотря на мое лицо, которое не способно ни вдохновлять людей, ни внушать имлюбовь и доверие. А у этого Митчелла не лицо, а клад. Настоящее лицозаговорщика. Всякий, кто знает заговорщиков по литературе, немедленнопроникается к нему доверием. И манеры у него тоже чисто заговорщицкие. Стоитвам увидеть, как он входит в комнату, и вы сейчас же чувствуете, что перед вамизаговорщик самой высокой марки. Любой из ваших богатых соотечественников,движимый, как ему кажется, великодушным желанием помочь Советскому Союзу илижаждущий застраховать себя хоть чем-нибудь на случай возможного успеха партии,сразу поймет по виду этого человека, что он не может быть никем иным, какдоверенным агентом Коминтерна.

— Значит, с Москвой у него нет связей?

— Никаких. Слушайте, товарищ Джордан. Вы знаете, что дуракибывают двух типов?

— Вредные и безвредные?

— Нет. Я говорю о тех двух типах дураков, которыевстречаются в России. — Карков усмехнулся и начал: — Первый — это зимний дурак.Зимний дурак подходит к дверям вашего дома и громко стучится. Вы выходите настук и видите его впервые в жизни. Зрелище он собой являет внушительное. Этоогромный детина в высоких сапогах, меховой шубе и меховой шапке, и весь онзасыпан снегом. Он сначала топает ногами, и снег валится с его сапог. Потом онснимает шубу и встряхивает ее, и с шубы тоже валится снег. Потом он снимаетшапку и хлопает ею о косяк двери. И с шапки тоже валится снег. Потом он ещетопает ногами и входит в комнату. Тут только вам удается как следует разглядетьего, и вы видите, что он дурак. Это зимний дурак. А летний дурак ходит поулице, размахивает руками, вертит головой, и всякий за двести шагов сразувидит, что он дурак. Это летний дурак. Митчелл — дурак зимний.

— Но почему же ему здесь доверяют? — спросил Роберт Джордан.

— Лицо, — сказал Карков. — Его великолепная gueule deconspirateur [61]. И потом еще очень ловкий трюк — он всегда делает вид, будтотолько что явился откуда-то, где пользуется большим доверием и уважением.Правда, — Карков улыбнулся, — для того чтобы этот его трюк не терял силы, емуприходится все время переезжать с места на место. Знаете, испанцы —удивительный народ, — продолжал Карков. — У здешнего правительства очень многоденег. Очень много золота. Друзьям они ничего не дают. Вы — друг. Отлично. Вы,значит, сделаете все бесплатно и не нуждаетесь в вознаграждении. Но людям, представляющимвлиятельную фирму или страну, которая не состоит в друзьях и должна бытьобработана, — таким людям они дают щедрой рукой. Это очень любопытный факт,если в него вникнуть.

— Мне это не нравится. Помимо всего, эти деньги принадлежатиспанским рабочим.

— И не нужно, чтобы вам это нравилось. Нужно только, чтобывы понимали, — сказал ему Карков. — При каждой нашей встрече я даю вамнебольшой урок, и так постепенно вы приобретете все необходимые знания. Оченьзанятно, когда преподаватель сам учится.

— Вряд ли я теперь буду преподавать, когда вернусь. Меня,вероятно, выбросят как красного.

— Ну что ж, тогда приезжайте в Советский Союз и будетепродолжать там свое образование. Это, пожалуй, было бы для вас лучше всего.

— Но моя специальность — испанский язык.

— Есть много стран, где говорят по-испански, — сказалКарков. — Не везде же так трудно придется, как в Испании. И потом, не забывайтео том, что вы уже почти девять месяцев не занимаетесь преподаванием. За девятьмесяцев можно приобрести новую профессию. Много ли вы читали по диалектике?

— Я читал «Руководство по марксизму», которое вышло подредакцией Эмиля Бернса. Больше ничего.

— Если вы его прочли до конца, это не так уж мало. Тамтысячи полторы страниц, и на каждую надо потратить время. Но есть еще другиекниги, которые вам нужно прочесть.

— Теперь некогда заниматься чтением.

— Я знаю, — сказал Карков. — Но когда-нибудь потом. Естькниги, прочтя которые вы поймете многое из того, что сейчас происходит. А то,что происходит сейчас, послужит материалом для книги, — очень нужной книги,объясняющей многое, что необходимо знать. Может быть, эту книгу напишу я.Надеюсь, что именно я напишу ее.

— Кому же и написать, как не вам.

— Не льстите, — сказал Карков. — Я журналист. Но, как всежурналисты, я мечтаю заниматься литературой. Сейчас я готовлю материал дляочерка о Кальво Сотело. Это был законченный фашист; настоящий испанский фашист.Франко и все остальные совсем не то. Я изучаю речи Сотело и все его писания. Онбыл очень умен, и это было очень умно, что его убили.

— Я думал, что вы против метода политических убийств.

— Мы против индивидуального террора, — улыбнулся Карков. —Конечно, мы против деятельности преступных террористических иконтрреволюционных организаций. Ненависть и отвращение вызывает у насдвурушничество таких, как Зиновьев, Каменев, Рыков и их приспешники. Мы презираеми ненавидим этих людей. — Он снова улыбнулся. — Но все-таки можно считать, чтометод политических убийств применяется довольно широко.

— Вы хотите сказать…

— Я ничего не хочу сказать. Но, конечно, мы казним иуничтожаем выродков, накипь человечества. Их мы ликвидируем. Но не убиваем. Выпонимаете разницу?

— Понимаю, — сказал Роберт Джордан.

— И если я иногда шучу, — а вы знаете, как опасно шутитьдаже в шутку, — ну так вот, если я иногда шучу, это еще не значит, чтоиспанскому народу не придется когда-нибудь пожалеть о том, что он не расстрелялкое-каких генералов, которые и сейчас находятся у власти. Просто я не люблю,когда расстреливают людей.

— А я теперь отношусь к этому спокойно, — сказал РобертДжордан. — Я тоже не люблю, но отношусь к этому спокойно.