Серафим - Оливия Вильденштейн

чтобы подыскать тебе интересного грешника.

– У нас в городе таких много, – сказал Тобиас, ведя меня по коридору.

Я оглянулась через плечо на Ашера, который стоял и наблюдал, как мы удаляемся, мышцы в его руках и плечах наконец-то немного расслабились.

Тобиас похлопал меня по руке.

– Он присоединится к нам через минуту, Селеста.

Я не волновалась о том, что останусь без него, просто беспокоилась о нем, но держала это при себе, не желая обременять Тобиаса.

– Так вы двое выросли вместе?

– Делили комнату с трех лет.

– И с тех же времен стали лучшими друзьями?

– Братьями. – Когда я приподняла бровь, он уточнил: – Братьями по гильдии.

Другими словами, их связь не биологическая, а сентиментальная. Как у меня и Лей.

– И вы родственные души?

Зрачки Тобиаса заплясали от любопытства – или же веселья?

– Вижу, Ашер раскрыл некоторые из самых охраняемых секретов Элизиума. – Он наклонился ближе и прошептал: – Убедись, что это останется в тайне. Механика связи душ должна быть наградой для вознесенных.

– Почему?

– Чтобы юные неоперенные концентрировались на своих крыльях, а не сердцах.

Когда мы вошли в столовую, гигантское круглое помещение с кварцевыми колоннами, которые поддерживали купол из крашеного стекла, до нас донесся аппетитный аромат свежего хлеба, пикантных блюд и кондитерских изделий с сиропом. Я поймала себя на том, что оглядываю помещение с открытым ртом, потому что все гильдии, которые я посещала, предпочитали беспрепятственный вид на небо.

– Потолок, – выдохнула я. – Он великолепен.

– Стекло расписал самый первый венский офаним. – Голос Тобиаса трепетал от гордости.

– Я обязательно расскажу об этом офану Мире. Может, она подумает о том, чтобы расписать наш.

– Ох, она уже его видела. И не впечатлилась.

Я ухмыльнулась. Так похоже на Миру. Вечно угрюмая снаружи. Если бы не наше недавнее общение, я, возможно, никогда бы не обнаружила ее сентиментальную сторону.

– Итак, как вышло, что истинный решил стать офанимом?

– Всему виной любовь. Любовь к воспитанию юных умов и к своему товарищу-офаниму.

Я приподняла бровь.

– Как не по-ангельски с вашей стороны, Тобиас. Позволить сердцу диктовать ваш долг.

Он усмехнулся.

– Я научился принимать свои недостатки и стараюсь научить неоперенных принимать свои.

– Хотелось бы мне, чтобы наши офанимы были такими же бунтарями.

– Мне легче быть таким, Селеста. – Когда я нахмурилась, он жестом показал на свои крылья. – Я истинный, что, к сожалению, дает мне бо́льшую свободу слова.

Я подумала, не повлиял ли сей факт на решение Ашера оставить Адама здесь. Как истинный, Тобиас, вероятно, мог предложить мальчику лучшую защиту.

– Я слышала, у вас есть сын. С нетерпением жду встречи с ним.

Его глаза засверкали так же ярко, как и кончики крыльев в сиянии кварцевых стен. Хотя я не могла видеть его душу, уверена, она тоже мерцала.

– Ах, моя прекрасная темпераментная гордость и радость.

На моих губах заиграла полуулыбка, потому как, хотя я бы не стала использовать такие красивые прилагательные для описания бывшего парижского мафиози, «прекрасно темпераментный» звучало довольно точно.

– Он будет присутствовать на церемонии завтра вечером. – Тобиас жестом указал на стол, и я отпустила его руку, чтобы занять место. – Как поживает малышка Найя? Слышал, что ты ей сразу понравилась.

Поскольку он все еще стоял, я запрокинула голову.

– Она милая. Невероятно милая.

– Конечно, Ашер оставил себе все самое милое. Не то чтобы я жаловался. Я бы не променял своего сына на все богатства и почести мира. – Он подмигнул мне и направился к буфету, его сложенные крылья отбрасывали блики на облегающую темно-синюю тунику и соответствующие брюки.

Я переключила внимание на купол, украшенный ангелами – гибридами и истинными, молодыми и старыми. Они стояли у подножия головокружительной переливающейся Жемчужной арки, за которой раскинулся город, настолько бледный, что казался высеченным из кости.

– Небесная столица. – Ашер опустился рядом со мной.

Я прислонилась к нему, положив затылок на его плечо, чтобы было удобнее любоваться фреской. Ее красота напомнила мне о давней поездке в Версаль с Лей. В течение нескольких дней у меня болела шея от созерцания роскошных потолков французского дворца.

– Он действительно так выглядит?

– Точная копия, – сказал Ашер.

– За исключением детей.

– За исключением детей. Тобиас рассказал тебе об офаниме, который это нарисовал? Ты бы им восхищалась.

Я повернулась к архангелу.

– Он умер?

– К сожалению. – Ашер взглянул вверх на детей, похожих на херувимов, играющих в чем-то, что напоминало каньон, возможно, Каньон расплаты.

– Он выступал за то, чтобы Семерка реформировала закон о разлучении детей с родителями при рождении. Заверял, что общество станет более здоровым, если малышей будут воспитывать семьи в Элизиуме, а в гильдии они попадут только после появления костей крыльев.

– И Совет Семи убил его за это?

– Нет. Они просто отказались рассматривать возможность изменения закона, и, чтобы показать свое недовольство, он попросил сжечь его крылья.

– В тот день наш мир понес большую потерю. – Нотки печали в голосе Тобиаса заставили меня повернуться к нему. Он положил два идеальных треугольника многослойного шоколадного торта на полупрозрачный белый камень. – Давайте поговорим о более приятных вещах, пока мы едим торт. – Офаним кивнул в сторону глазированной сладости. – Я хочу услышать твои мысли о нашем национальном лакомстве, но если эти мысли будут негативными, то с прискорбием обязан тебе сообщить, что мы не сможем стать друзьями, Селеста.

Я подумала, что он говорит несерьезно, но на всякий случай проверила выражение лица Ашера. Когда увидела, как уголки его рта изогнулись в улыбке, решила, что Тобиас – моя новая родственная душа. Постойте… Мы можем становиться родственными душами, или нам необходимо ими родиться? Поскольку он попросил меня держать секрет Элизиума в тайне, я приберегла свой вопрос для Ашера.

Я взяла вилку и откусила. И вау…

Тобиас откинулся на спинку стула с крайне довольным выражением лица.

– Изумительно, не правда ли?

Ашер обвил руками мою талию и притянул меня немного ближе.

– Даже если бы она возненавидела твой десерт, Тобиас, она не может тебе не понравиться. – Прижавшись к моей шее, он прошептал: – Она моя neshahadza.

Самодовольная улыбка Тобиаса застыла.

– Neshahadza? Я думал, ты не уверен.

– Теперь уверен. Она не только не перестает сиять в моем присутствии, но и способна касаться моей души.

– А при чем здесь тление? – спросила я с набитым ртом.

Тобиас подался вперед.

– Юные половинки души не могут контролировать влечение и проявляют его почти каждый раз, когда оказываются в присутствии своей второй половинки. Ашер смеялся надо мной, потому что я, еще будучи неуклюжим неоперенным, вечно распушался перед Габриэлем.

– Я никогда не смеялся. – Легкость,