Выстрелы в Сараево. Кто начал Большую войну? - Игорь Макаров

Добрая душа Палавестра, конечно, поверил и на том успокоился. В своей недавней публикации он лишь констатировал, что Владимир «во Франции и Швейцарии вступил в непосредственный контакт с русской эмиграцией, преимущественно с левыми эсерами, вождь которых, М. А. Натансон, пригласил Гачиновича поехать с ним в Россию; приглашение не было принято, и тогда он вроде бы забрал с собой доверительную переписку Гачиновича, до сего дня не найденную и, может быть, безвозвратно потерянную»[359].

Но хрущевские знатоки «марксистско-ленинских наук» наглым образом обманули почтенного сербского академика. В тот момент личный фонд М. А. Натансона находился в Музее революции, в составе материалов «Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев». Сейчас же с ним можно ознакомиться в Государственном архиве Российской Федерации.

VII. КТО ЗНАЛ О ЗАГОВОРЕ

Троцкий напрасно прикидывается жалкой овечкой в отношениях с Гачиновичем. Он стремился подчинить студента- заговорщика своим целям, и об этом свидетельствует осведомленный мемуарист Тин Уевич:

Что касается моих отношений с покойным, нужно заметить следующее. Когда мы были приятелями (а это особенно относится к 1914-15 годам), то это было под знаком русской революции. Той, которая должна была добавить нам силы, переоценить сложившийся ход вещей. Гачинович был левый социалист-революционер; не будучи русским, он не стал членом той партии, а был сочувствующий. В этом качестве он имел контакт со многими русскими, переписывался с ними, посещал лекции и встречи, даже немного сотрудничал в русской социалистической печати. В прежние времена разрыв между отдельными русскими революционными партиями не был столь непреодолим, как сегодня. Так, мы с одинаковым интересом читали как Наше слово (Голос)[360], так и Мысль (Жизнь), а также сочинения Герцена, воспоминания П. Кропоткина, всего «крайне левого фланга» русского народа. Со стороны реакционных югославянских эмигрантов мы на сей счет слышали и немало попреков, а о других последствиях и не говорю. Нужно знать, что я лично несколько раз очень живо просил Троцкого о помощи жертвам анархии, арестованным из-за аферы в Понтуазе (пригороде Парижа. — И. М.), которые будто бы незадолго до войны — подобно несчастному Павлову[361] — хотели убить русского царя. Гачинович, имевший приятеля в газете Anarchie и гнезде La ruche[362], побратим анархиста Кибальчича[363], меня при сем сопровождал. В Salle des Sociemtems Savantes мы слушали Троцкого и Луначарского — вероятно, среди присутствовавших только мы были югославянами— и тут перед Троцким разбирали отдельные мутные вопросы наших и русских социалистов. Троцкий всегда был симпатичен и приятельски к нам настроен, но в партийном отношении был очень придирчив и считал Гачиновича больше социальным идеалистом, чем настоящим марксистом, а в некоторой мере ставил ему в укор малую национальную ноту. О ранних анархистских и социалистических связях Гачиновича я не могу ничего с точностью сказать; но об этих, с Троцким, говорю совершенно определенно, ибо сам был в них вовлечен[364].

Если у нас нет пока документальных доказательств того, что Натансон был посвящен в саму сердцевину заговора, то с Троцким дело обстоит иначе. Внимательно вчитаемся в письмо Владимира Гачиновича, адресованное Боре Продановичу (отправлено из Нью-Йорка 1 июля 1916 года)[365].

Дорогой Боро!

Очень тебя прошу, чтобы ты передал или послал это письмо Пайе (Павле Бастаичу. — И. М.). Если Пайя в Женеве, прошу тебя послать его, только через посольство, в женевское консульство. Нужно, чтобы ты прочитал письмо и увидел, что делается, а делается то, что хотят вернуть к жизни бывших людей, которые пали в австрийскую полицию. Речь о пропащем Черине[366], который хочет вернуться к жизни, сваливая тех людей, которые открыли его злодейскую маску. Но он жестоко обманывается, псина шпионская. Он использовал все средства своих господ, чтобы свалить меня и вернуть себе/прежнее место/.