Малыш 44 - Том Роб Смит

Единственным источником тусклого света стало окно, выходившее на улицу. В комнате стоял крепкий запах спящих тел. Лев и Раиса замерли у дверей, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте. Вскоре они смогли разглядеть очертания трех кроватей: на двух из них спали семейные пары. А вот на кровати поменьше лежали сразу трое детей. В закутке, служившем кухней, двое малышей спали на полу под столом на каких-то тряпках, как собаки. Лев осторожно двинулся к взрослым. Но его родителей среди них не оказалось. Неужели ему дали неправильный адрес? Впрочем, подобная халатность встречалась повсеместно. Но, быть может, ему намеренно сообщили неверный адрес?

Разглядев в полумраке еще одну дверь, он направился к ней. Доски пола протестующе заскрипели под его шагами. Раиса бесшумно двинулась следом, ее поступь была намного легче. Пара на ближайшей кровати зашевелилась. Лев замер, ожидая, пока они не успокоятся. К счастью, мужчина и женщина не проснулись. Лев двинулся дальше, Раиса последовала за ним. Он взялся за дверную ручку.

В этой комнате окон не было, и сюда не проникал ни один лучик света. Льву пришлось оставить дверь открытой, чтобы разглядеть хоть что-то. Он увидел, что здесь стоят две кровати, между которыми оставалась узкая щель. Их не разделяла даже грязная простыня. На одной кровати спали двое детей. На другой лежала пожилая пара. Он подошел ближе. Это были его родители, они крепко прижимались друг к другу на односпальной кровати. Лев выпрямился, обернулся к Раисе и прошептал:

— Закрой дверь.

Лев на ощупь стал пробираться в полной темноте вдоль кровати, пока не присел на пол возле своих родителей. Он вслушивался в их сонное дыхание, радуясь тому, что здесь темно. Он плакал. Комната, в которой они жили сейчас, была меньше ванной в их прежней квартире. У них не осталось личного пространства, и они не могли даже уединиться. Их отправили сюда умирать, подвергнув изощренному унижению, пока их сын погибал в ссылке.

Он осторожно закрыл им рты ладонями и почувствовал, как они просыпаются, напряженные и испуганные. Чтобы удержать от ненужных возгласов, он прошептал:

— Это я, Лев. Не шумите.

Они расслабились. Лев убрал руки, которыми зажимал им рты, и почувствовал, как они сели на постели. Лев ощутил руки матери на своем лице. Ничего не видя в темноте, она отыскала его. Пальцы ее замерли, когда она почувствовал его слезы. Он расслышал ее голос, прозвучавший едва слышным шепотом:

— Лев…

Рука отца присоединилась к материнской руке. Лев прижал их к своему лицу. Он поклялся беречь их и защищать и не сдержал слова. У него хватило сил лишь прошептать:

— Простите меня…

Его отец ответил:

— Тебе не за что просить прощения. Если бы не ты, мы прожили бы в таких условиях всю жизнь.

Мать перебила его. Очевидно, ей о многом хотелось расспросить сына.

— Мы думали, что ты погиб. Нам сказали, что вас обоих арестовали.

— Вас обманули. Нас сослали на поселение в Вольск. Меня понизили в должности, а не арестовали. Теперь я работаю в милиции. Я много писал, надеясь, что мои письма перешлют вам, но, очевидно, их перехватывали и уничтожали.

Дети на соседней постели зашевелились, и кровать пронзительно заскрипела. Все мгновенно замолчали. Лев выжидал, пока вновь не услышал ровное, спокойное детское дыхание.

— Раиса пришла со мной.

Он направил их руки к ней. Они обнялись, все вчетвером. Его мать спросила:

— Ребенок?

— Нет.

Лев поспешно добавил, не желая омрачать встречу:

— Выкидыш.

Раиса заговорила вновь, и голос ее дрогнул от сдерживаемых чувств:

— Простите меня.

— Ты ни в чем не виновата.

Анна продолжила расспросы:

— Вы надолго в Москву? Мы сможем увидеться завтра?

— Нет, нам вообще нельзя здесь находиться. Если нас поймают, то посадят в тюрьму, и вас тоже. Мы уезжаем рано утром.

— Может быть, выйдем на улицу, чтобы поговорить?

Лев задумался. Но им не удастся выйти из квартиры, не разбудив кого-нибудь из соседей.

— Мы не можем рисковать. Они проснутся. Поговорим здесь.

Несколько мгновений все молчали, взявшись за руки в темноте. Наконец Лев пробормотал:

— Я должен подыскать вам жилье получше.

— Нет, Лев. Выслушай меня. Ты часто вел себя так, будто наша любовь зависела от того, что ты можешь для нас сделать. Ты всегда был таким, даже в детстве. Но это неправильно. Теперь вы должны думать о себе. Мы уже старики. Больше не имеет значения, где и как мы живем. Единственное, что заставляло нас жить, — это ожидание известий от тебя. Наверное, сейчас мы видимся в последний раз. С этим ничего не поделаешь, и строить воздушные замки ни к чему. Мы должны проститься друг с другом, пока у нас есть такая возможность. Лев, я люблю тебя и горжусь тобой. Хотела бы я, чтобы ты мог служить достойному правительству.

Голос Анны звучал на удивление спокойно.

— Вы вместе, и вы любите друг друга. Вы еще заживете счастливой жизнью, я верю в это. Когда-нибудь все изменится к лучшему для вас и ваших детей. Россия станет другой. Я очень надеюсь на это.

Несбыточная мечта, но мать хотела верить в нее, и Лев не посмел возразить.

Степан взял его за руку и вложил в нее письмо.

— Я написал его много месяцев назад. Я не успел отдать его раньше, потому что тебя выслали из города. А отправлять его почтой я не хотел. Прочти его, когда вы благополучно сядете в поезд. Обещай мне, что не станешь читать его до этого. Дай мне слово.

— Что здесь?

— Мы с твоей матерью много думали над его содержанием. Ты прочтешь все то, что мы хотели сказать тебе, но, по тем или иным причинам, не решились. Ты найдешь здесь все, что должен был узнать давным-давно.

— Папа…

— Возьми его, Лев. Ради нас.

Лев взял письмо у отца из рук, и в полной темноте они обнялись в последний раз.

6 июля

В сопровождении Раисы Лев подошел к поезду. Ему кажется, или на перроне действительно больше агентов, чем обычно? Неужели их уже ищут? Раиса шла слишком быстро: он дотронулся до ее руки, и она послушно замедлила шаг. Письмо, написанное родителями, он сунул в материалы дела, которые носил на себе. Они уже подходили к своему вагону.

Когда они поднялись в переполненный состав, Лев прошептал на ухо Раисе:

— Жди меня здесь.

Она кивнула. Лев вошел в крошечный замызганный туалет, опустив стульчак, чтобы хоть как-то уменьшить нестерпимую вонь. Сняв куртку и расстегнув рубашку, Лев вытащил из-под нее тонкую холщовую сумку, которую сшил специально для материалов дела. Она намокла от пота, и чернила машинописных документов оставили у него на груди замысловатые разводы.