Тайны Истон-Холла - Д. Дж. Тейлор

Он был изобретателен и выработал определенные приемы, позволявшие избавиться от всего неприятного. Недолгий бессолнечный день только начинался, человек разгребал еще горячую золу, оставшуюся от вчерашнего костра, кипятил чайник, набитый талым снегом, пил кофе и рубил дрова, добавляя их к штабелю, сложенному под навесом. Затем, со второй чашкой кофе в руках, он садился на один-единственный стул, имевшийся в его распоряжении, и осматривал свое богатство: серые мешки с мукой, ящик сушеной рыбы, нарезанная кусками жирная соленая свинина в металлической коробке. Оглядывал и мысленно хвалил себя за хозяйственность. Ребята, говорил он себе, будут довольны тем, в каком порядке содержится жилье. Они оставили следы своего здесь пребывания — колоду карт, валявшуюся на снегу картинками книзу, складной нож, закатившийся за мешки с мукой, кем-то оброненный серебряный канадский доллар. Он тщательно собрал все это и положил в карман своей подбитой мехом куртки, предвкушая момент возвращения вещей хозяевам. Позднее, когда день был уже в полном разгаре и небо на юге приобрело более теплый, розовый оттенок, он стал беспокойно кружить по хижине, то ощупывая стены в местах с отслоившейся древесиной, то присаживаясь с книгой к огню, дым от которого уходил через импровизированную трубу, сделанную из оловянного ведра. В четыре пополудни вспыхивала последняя полоска серого света и землю накрывала арктическая ночь.

Ребята ушли два дня назад. Еще два — максимум три — потребуется на обратный путь. Он уже слышал в воображении скрип саней в пересохшем русле реки, покрытом ныне ковром еловых веток, и лай пяти собак в упряжке. Все они приехали сюда, в долину Паудер-Ривер, за лесом — с приходом весны его предстояло сплавить на юг, в форт Маккензи, а может, и дальше. И лес, кругляки, говорили ему, сделают их богатыми. Собственно, эти посулы и взбудоражили его, заставили двинуться в путь, хотя в деньгах он вообще-то не нуждался, вполне хватало и дома. В этих краях он был новичком, но и при всей своей неопытности видел, что зима уже на носу и в их распоряжении остается совсем мало времени, чтобы все сделать. Но не важно! Ребята скоро вернутся с разведки из страны белого безмолвия, простирающейся на север до самых арктических морей. А потом они тем же путем, каким и пришли, возвратятся в форт Макгарри, что в восьмидесяти милях отсюда, где их поджидают перекупщики и люди из «Хадсон-Бэй компани».

Подумав, что ребятам по возвращении будет приятно отведать свежего мяса, он взял ружье, несколько лент с патронами из своих запасов, обмотал лицо от пронизывающего ветра шарфом, оставив открытыми лишь лоб и кончик носа, и нырнул под балдахин деревьев. Вокруг было невероятно тихо, и пока он, утопая в мягком снегу, с трудом пробирался вперед, слышал только собственное дыхание да скрип мокасин. Такой тишины — полной, абсолютной, леденящей кровь тишины самой стихии — ему еще слышать не приходилось, и впервые за все время своих странствий по диким краям он пожалел, что пустился в эту авантюру и не остался в форте Макгарри. Впрочем, тут же спохватившись, выругал себя дураком и напомнил: скоро, уже завтра утром, вернутся ребята и человеку, который пугается такой ерунды, как тишина, они наверняка предпочтут пару кроликов или зайца. Взяв себя в руки и поудобнее перекинув ружье через плечо, углубился в лес, не забывая при этом запоминать дорогу, которой двигался, и не упустить из виду большую, много выше, чем другие, ель, указывавшую путь назад, к хижине.

Однако получасовой поиск ни к чему не привел, и он вынужден был повернуть обратно, дивясь тому, куда подевалась дичь из мест, еще два месяца назад, когда он впервые здесь появился, полных жизни. Следом за холодами всегда наступает голод, но он этого не знал. Чувствовал только холод, который донимал его теперь гораздо сильнее, чем когда он вышел на порог хижины. Наконец в глубоком мхе, в стороне от лесной тропы, он наткнулся на тетерева, который, громко хлопая крыльями, вылетел с жалобным писком из своего гнезда. Нарушивший тишину звук напугал его, и перед тем как поднять ружье и прицелиться, он секунду-другую тупо смотрел на птицу, севшую поблизости на ветку ели. Пальцы, даже в меховых рукавицах, совершенно онемели, и пуля ушла далеко в сторону. Эта неудача отрезвила его. В лесу очень холодно, и ясно, что дичи здесь быть не может. Придется ребятам удовлетвориться солониной и бисквитами. Вернулся он домой уже в сумерки и принялся с удовольствием копаться в ранце, извлекая оттуда ценные для него вещи, взятые с собой из дома. Среди них — книга в подарочном издании, преподнесенная сестрой, и том стихов Теннисона с надписью, сделанной другим почерком. Он погрузился в чтение, поглощая при этом солонину и бисквиты. Вскоре поднялся ветер, и он улегся у колеблющегося пламени на свою импровизированную постель, прислушиваясь к скрипу деревьев.

На следующий день он проснулся в обычное время, но с неясным поначалу чувством какого-то ожидания. Потом его осенило: ребята возвращаются! Ну конечно же! Еще несколько часов, и в пересохшем русле реки, заменяющем в этих диких краях дорогу, появятся сани. Так, озабоченно подумал он, к их приезду надо как следует подготовиться. С куда большим, чем прежде, усердием он взялся за дело: с огнем возился до тех пор, пока в хижине не сделалось по-настоящему жарко, и дров тоже нарубил с запасом. Временами он останавливался и, наступив на топор, вглядывался в лес, где вроде бы что-то мелькнуло, но потом понимал, что это всего лишь игра света. Да, холод еще тот, до костей пробирает, подумал он. Поначалу, взявшись за топор, он снял куртку и повесил ее на куст можжевельника, но уже через две-три минуты, даже и разогревшись от работы, почувствовал, как холод пробирает до печенок, и снова оделся. Он напряженно вслушивался, но вокруг было тихо. Тишина вновь начала давить на него, и он принялся соображать, как бы справиться с ней: напевал что-то под взмахи топора, изо всех сил вдавливал в снег подошвы. Но ничего не помогало. Некоторое время спустя он с особенной силой ощутил всю безмерность одиночества. И вдруг успокоился. Нельзя сказать, что воображение у него было сильно развито сила его скорее заключалась в практичности, в умении поставить и выполнить задачу, но сейчас ему показалось, будто во всей этой жизни на краю света есть нечто романтическое. Снова подул ветер, и, слушая шелест деревьев, видя, как снег небольшими хлопьями падает на крышу хижины, он испытал чувство душевного покоя. Немного позже, когда на небе на мгновение вспыхнула и тут же погасла розовая полоска, он зашагал вниз по заледеневшему склону холма, к тому месту, где у подножия проходит высохшее русло. И долго стоял, вглядываясь в даль.

Ночью пошел снег, не особенно сильный, на землю легла белая пелена толщиной не более чем дюйм-другой, но и этого хватило, чтобы засыпать следы, которые он оставил накануне, спускаясь вниз. За завтраком, сидя у тлеющего огня с чашкой кофе в руках, он думал, что как-то уж слишком сильно задерживаются ребята. При этом две мысли не давали ему покоя. Одна — ребята скорее всего обнаружили нечто непредвиденное и задержались именно из-за этого. Другая — с ними случилась какая-то беда. Дул сильный ветер, мела поземка, и он несколько раз, закутываясь в шарф до самых ушей и надевая приобретенную у перекупщика в форте Макгарри енотовую шапку, спускался к руслу. Возвращаясь, всякий раз подкидывал в огонь очередное полено и, присаживаясь рядом в задумчивости, грел руки.