Тайны Истон-Холла - Д. Дж. Тейлор

Так прошли еще два или три дня. Ожидание, как он вынужден был себе признаться, сделалось всепоглощающим чувством. По несколько раз на протяжении часа он вскакивал с места, спускался вниз и всматривался вдаль, туда, где за горизонт уходят деревья и тяжелое свинцовое небо. Странные, удивительные мысли теснились у него в голове. Ему казалось, например, что ребята просто бросили его. Но, возражал он сам себе, будь это так, разве они оставили бы его смотреть за своим имуществом? А может, они сбились с пути? Но ведь известно же ему, что тот из них, кого они сами поставили во главе экспедиции, ходил этим маршрутом по меньшей мере с полдюжины раз. Все это какая-то загадка, думал он. Оставшись наедине с самим собой, он неожиданно начал ощущать себя частью среды, в которой оказался. Теперь он многое замечал. Например, когда он откашливается и сплевывает — подобно большинству мужчин в этих краях он пристрастился к жевательному табаку, — слюна при падении на землю как бы трещит. Это подсказало ему, что наступили настоящие холода. Отдирая кору от бревна, лежавшего под навесом, он увидел под ним насекомых совершенно неизвестного ему вида и с интересом понаблюдал, как они ведут себя на морозном воздухе. Отмечал он и то, что все короче становится розовая полоска на небе и убывает день. Зима подошла на опасно близкое расстояние, думал он, и ребятам лучше вернуться как можно скорее.

Потом в какой-то момент он сказал себе, что нельзя быть плаксивой бабой, у него есть еда, топливо, ружье, и скоро вся эта загадка разъяснится. Ему подумалось, что в ожидании ребят неплохо бы провести инвентаризацию имущества. И вот, разложив перед потрескивающим огнем квадратный кусок брезента, он принялся выставлять на него имеющиеся в хижине предметы, после чего составил полный их список. Как выяснилось, в его распоряжении имеется минимум дюжина кусков солонины, пара банок с бисквитами, мешок муки, фасоль, большой коробок серных спичек, дюжина коробок с патронами, сушеная рыба, предназначенная вообще-то для собак, но годная в пищу и человеку. Это несколько успокоило его, хотя он и отметил, что со времени последнего осмотра еды стало существенно меньше. Как выжить в диких краях, объяснил ему один ветеран, с которым он встретился в форте Макгарри. Следует соблюдать железную диету, непременно включающую в себя свежее мясо. А если свежего мяса нет? Эту возможность ветеран даже обсуждать отказывался. Покончив со списком имеющейся у него провизии, он еще раз пересчитал банки, коробки и мешки.

Однажды он проснулся с ощущением сильнейшего беспокойства. Раньше он точно знал день, когда ребята ушли. Сегодня выяснилось, что забыл, сколько времени прошло как он остался в одиночестве. Семь, восемь дней? Никак не вспоминалось. Он решил делать зарубки на дверном косяке. Вынув нож из чехла, он вырезал сначала семь отметин, затем, подумав, добавил еще одну. Покончив с этим делом, сел и полюбовался на свою работу — зарубки получились глубокие и ровные, — но тут его вновь охватили сомнения. Все же не восемь, а семь дней прошло. Ну что ж, завтра он не будет делать зарубку, не забыть бы только. Вернув нож на место, в кожаный чехол, он встал на пороге и выглянул наружу, закрывая кроны деревьев, падал снег. На нем появились следы, которых вчера не видел, но будучи в этих краях новичком, он не мог бы сказать, какой именно зверь их оставил. Не пройтись ли по лесу с ружьем, подумал он, может, свежего мяса удастся добыть. Судя по цвету неба, снегопад должен усилиться, к тому же он чувствовал какую-то вялость. Пожалуй, лучше, сказал он себе, посидеть у огня, почитать да подумать, может, под это чтение и эти мысли он услышит скрип полозьев в высохшем русле и ребята наконец вернутся.

Полчаса он поработал топором, нарубив столько дров, что штабель поднялся почти под самый верх навеса, а затем сел у огня, листая сестрину книгу в подарочном издании и том стихов Теннисона. Стихи, не производившие на него ранее сильного впечатления, на сей раз показались на удивление прекрасными. Некоторые он прочитал два или три раза, печально вспоминая при этом человека, подарившего ему книгу. Ему подумалось, что забавно было бы продекламировать их, как некогда в школе, у парты, напротив учителя, наблюдавшего за ним со своего места. И он действительно прочитал вслух несколько строк, не отрывая глаз от огня и видя в языках пламени классную комнату и лица ребят, огромное окно и расстилающийся за ним луг. И тут же рядом отчетливо нарисовалось еще одно лицо — женщины, подарившей ему эту книгу. Но в тишине, обволакивающей все вокруг, его голос звучал слишком слабо и жалобно, и, прочитав еще две-три строки, он смущенно умолк и подбросил дров в огонь. Тянулся день, а он все сидел и сидел у огня, то предаваясь печальным мыслям, то погружаясь в полудрему, пока наконец не наступила темнота. Разворачивая одеяло и готовясь ко сну, он говорил себе, что ожидания его не оправдались, что-то должно было произойти, но так и не произошло. Ребята не вернулись! Ну ладно, вернутся завтра. Было слышно, как снаружи воет ветер.

Прошло еще какое-то время. Сколько именно, сказать трудно, ибо он обнаружил, что зарубки на двери делает как бы с опаской. Ему приходилось долго смотреть на тонкую полоску, прежде чем решить, появилась ли она вчера или сегодня. Порой в результате подобного разглядывания он добавлял еще одну, иногда — нет. Точно так же сломался и распорядок жизни. Случалось, он очнется от полудремы и обнаружит, что от штабеля дров почти ничего не осталось, и тогда его охватывала паника, и он час или даже больше рубил дрова, складывая их, как обычно, под навес. Похоже, он был несколько не в себе — ему казалось, молчание и пейзаж, расстилающийся на мили вокруг, выбивают его из колеи. И тем не менее продолжал смотреть вперед, прикидывал всячески в уме, что надо будет сделать сразу, как только ребята вернутся и они все вместе отправятся назад, в форт Макгарри. Отыскав в свертке с постельным бельем осколок зеркала не больше дюйма в ширину, он обнаружил, что борода, которую начал отращивать здесь, выросла чуть ли не до груди. Что ж, по возвращении в форт Макгарри он сбреет ее. От этой мысли стало веселее, ему представилось, как он просит принести мыла и горячей воды, а ребята смотрят на него и смеются. Рубя дрова, он все еще продолжал улыбаться, затем пошевелил остывающие угли, полистал томик Теннисона и проверил запасы еды.

Однажды — бог знает, сколько времени прошло с последнего раза, — он подошел к косяку двери и принялся пересчитывать насечки. Оказалось — двадцать одна. Это число поразило его. Решив, что ошибся, он стал считать снова. Потом еще раз. Только сейчас до него начало постепенно доходить, в какой переплет он попал. Тупик, подумал он, настоящий тупик. Следует успокоиться и решить, что делать. А пока надо нарубить побольше дров и еще раз проверить запасы еды. Спокойствие, с которым он этим занимался, удивило его не меньше, чем количество зарубок. Ощущение было такое, что рубит дрова и производит подсчеты кто-то другой, он же просто смотрит на него со стороны. Все это вроде не с ним происходит. Однако скудость остатков провизии его отрезвила. Всего-навсего единственная банка с бисквитами, с полдюжины кусков солонины, примерно вдвое больше рыбы и немного муки. Неужели он столько съел, пока был один? Глядя на холстину с разложенными на ней продуктами, он представлял себе, как целую зиму живет в своей хижине впроголодь, а весной его находит первый же появившийся здесь верховой и он скромно объясняет, как ему удалось выжить. И все же при виде тающих запасов пищи он по-настоящему испугался. В тот вечер, перед тем как завернуться в одеяло и лечь спать, он съел всего лишь пару бисквитов и половину сушеной рыбины.