Сага о халруджи - Вера Александровна Петрук

ты слишком наивная для своего возраста, — усмехнулся Арлинг. — Или что-то не договариваешь.

— Керк не убьет меня. Вот. Это «Золотой орел», слыхал о таком? Можно сказать, мой пропуск в бессмертие.

Мианэ достала из-за пазухи медальон на шелковом шнуре. Регарди не стал его касаться. От старухи воняло смертью — всех, кого она убила и собиралась убить, но еще больше — ее собственной. «Золотой орел» выдавался на годовом собрании боевых кланов Сикелии избранным. Тем, кто становился неприкосновенным для любого убийцы из этих кланов. Обычно такие люди выполняли особые секретные миссии, в которых были заинтересованы руководства кланов.

— Зачем иман все это устроил? — Арлинг не собирался задавать этот вопрос старухе, но он вырвался сам. Всегда сидел у него в голове, требуя ответа. — Рай здесь не построишь, хоть залей все водой. Слишком много крови в этих землях.

— Сам у него спроси, — огрызнулась Мианэ, которая, кажется, начинала понимать, чем Регарди отличался от всех других учеников имана, в том числе вассханов. — Будешь продолжать в том же духе, встретишься с ним очень быстро. Он убьет тебя. Я сама слышала, как Тигр это пообещал.

Пожалуй, это были самые правдивые слова Мианэ за всю их встречу.

— Та девчонка, что от тебя сейчас вышла, чем она тебе не угодила? — спросил вдруг Арлинг.

На миг старуха задумалась, а потом усмехнулась.

— Учуял, да? Молодая выскочка — вот кто она. Принесла мне несвежее молоко и думала, что я не замечу. Сейчас собственные кишки в кустах выплевывает, так ей и надо. Если в живых останется, узнает кое-что об уважении к старшим. Таких учить на словах бесполезно, только делом и опытом.

Это Арлинг и хотел от нее услышать. Не то чтобы он размяк с годами, но с Нехебкаем в голове убивать людей стало сложнее. Он свернул ей шею, пожалев только об одном. Такая смерть для отравительницы, которая привыкла отправлять людей на тот свет в муках и страданиях, была слишком милосердной. Отодвинув ковры, устилающие песчаный пол шатра, он наспех вырыл яму и, закопав тело, вернул подстилки на место. Жалеть можно было только животных, которые наверняка отравятся, когда раскопают старуху. Арлинг не стал утруждать себя глубокой могилой. Впрочем, всегда можно было надеяться, что старой угостится гремер.

Возвращаясь к загону с верблюдами, Регарди был собой недоволен. Ничего нового узнать не удалось, а после общения с Мианэ он чувствовал себя грязным. О том, что иман убьет его, если он спустится с Гургарана, Арлинг знал и раньше. Как догадывался и о неприятностях, в которые угодил Сейфуллах. Вероятно, иман просто не оставил Аджухаму выбора. Вряд ли, мальчишка согласился на этот переход добровольно. Какую такую слабость Сейфуллаха нашел Тигр, чтобы его заставить? Может, он шантажировал его Тарджей-Терезой? Но Хамна рассказывала, что большой любви у этой пары не получилось. Иман не стал бы рисковать.

А еще Арлинг чувствовал, что крепко угодил в паучьи сети учителя, и можно было только догадываться, как далеко они простирались. Возможно, уже за пределы Сикелии. И как бы он ни старался сидеть тихо, иман уже знал о его появлении на своей арене. Столкновение было неминуемо, потому что Регарди тоже давно превратился в паука.

Глава 13. Друзья

Арлинг задержался, но все сделали и без него. Молодые кучеяры закопали тела столь тщательно, что даже Регарди, принявший еще утром настойку ясного корня, усиливающую его обоняние до предела, не почуял могилы. Хамна и Аллен не задавали вопросы, Арлинг не спрашивал их, но, кажется, им всем не мешало заново совершить омовения. От всех пахло кровью и смертью. Не обошлось без казусов. Один из погонщиков невовремя для себя проснулся, и Хамна его убила. Нехебай вопил в голове Арлинга, что так нарушать божьи обеты не смел еще ни один мерзавец, когда-либо родившийся на сикелийских землях, но потом, видимо, вспомнил, что Арлинг чужак, а Хамна его халруджи, и погрузился в скорбное молчание.

Дурное предчувствие, которое охватило Арлинга, когда они возвращались к камням, где оставили Магду, приобрело устойчивое ощущение беды. Оно превратилось в уверенность, когда Аллен сообщил, что не видит Фадуну. Сердце Регарди скакнуло, но себе он еще верил. Магда была там, просто лежала на песке, скорчившись в узкой полоске тени за камнями. От палящего зноя это не спасало.

Его бросило сначала в жар, потом пробило ознобом, затем Регарди спрыгнул с верблюда, который все равно не хотел идти быстрее, и вот он уже поднимал Магду, которая была в сознании, но получила все мыслимые травмы от солнца, какие можно было представить. Ее кожа раскалилась, будто Арлинг касался не человеческой плоти, а тех самых камней, что весь день пролежали под палящим пустынным светилом, вбирая в себя адский зной. Губы Магды потрескались, покрывшись запекшейся коркой, а дыхание едва тревожило воздух. День клонился к закату, но остывать Карах-Антар начнет лишь тогда, когда солнце исчезнет с горизонта.

Схватив камень, Арлинг импульсивно хотел швырнуть его себе в голову, чтобы хоть как-то достать обманувшего его Нехебкая, но винить можно было только себя.

«Ты обещал позаботиться о ней!» — бросил он в пустоту. Когда Индиговому отвечать не хотелось, он замолкал надолго. Сзади послышались звуки борьбы — то Аллен решил броситься на Регарди, чтобы наказать его за Видящую, но вмешалась Хамна, повиснув на етобаре, и кучеяр вскоре взял себя в руки. Арлинг кивнул им. Наказать себя сильнее, чем он сам, вряд ли кто бы смог.

Вот и была поставлена последняя точка в споре с самим собой о божественной природе Магды. Арлинг и не заметил, когда стал относиться к Фадуне как к Видящей, а не как к своей Магде. Горькая правда была в том, что самым больным из их компании безумцев оказался он. Излечив тело, кажется, он окончательно погубил свою душу. И разум вместе с ней похоронил. Поверить в то, что человек продержится на раскаленных камнях под солнцем без воды и укрытия, мог только самый последний псих. Его Магда всегда была человеком. Будто бабочка у огня, она постоянно обжигалась, когда пыталась оказаться к Арлингу ближе. Сначала темный солукрай Регарди повредил ее голову, а теперь Арлинг едва не убил ее, принеся в жертву пустынному солнцу. Хотелось сорваться на каждом, включая себя, но самобичеванием сейчас заниматься было нельзя. Разве что придумывать разные формы пыток для Нехебкая, который его обманул, рискнув жизнью Видящей.

— Я о ней позабочусь, — сказал Регарди угрожающим тоном, но больше к нему никто не