Баллантайн - Уилбур Смит

Якуб увидел образовавшуюся в рядах дервишей брешь и ринулся туда, бросив Пенроду:

– Мне нужно заняться личными делами, эфенди.

Но капитан и Перси Степлтон были настолько заняты противоборством с тремя безумными дервишами, что не услышали его.

Сначала Якуб бежал за верблюдом Салида, потом изловчился, выхватил широкий меч из рук какого-то мертвого араба и в прыжке отсек правую заднюю ногу животного. Верблюд истошно заревел, но продолжал бежать на трех ногах. Якуб сделал еще один выпад и подрубил его левую ногу. Верблюд рухнул на землю, сбрасывая своих седоков. Руфаар продолжал обнимать старика обеими руками, чтобы смягчить удар, и они упали прямо под ноги разъяренного Якуба.

Подняв голову, Руфаар сразу узнал своего кровного врага.

– Якуб бен Аффар! – удивленно воскликнул он, приходя в ярость, но защитить себя уже не мог.

– Настал час расплаты! – прошипел Якуб и резким движением воткнул меч ему в грудь по самую рукоятку. Затем выхватил из ножен свой длинный кинжал, отвел голову старика назад за седую бороду и полоснул по шее, распоров ее от уха до уха. Струя алой крови брызнула из раны, но Якуб даже не шевельнулся, наслаждаясь этой жестокой сценой. – Она отомщена, – прошептал он, вытирая со лба кровь. Якуб не произнес имя своей сестры, считая ее распутницей, из-за которой пострадало так много хороших людей. Он отпустил голову Салида, и старик плюхнулся лицом в лужу крови. Оставив его лежать рядом с сыном, он побежал к Пенроду.

К этому моменту брешь в рядах британских войск плотно сомкнулась, оставив в западне значительную часть дервишей, словно пасть огромного морского чудовища, проглотившего косяк мелких рыбешек. Обреченные воины ислама не просили пощады. Смерть в бою была для них пропуском в вечную жизнь, и они не только не боялись ее, но и мечтали о подобном конце. Солдаты Стюарта прекрасно знали, что эти люди не сдадутся на милость победителя, сражаясь до последнего, как ядовитая змея с переломанной спиной, и поэтому действовали быстро и решительно, безустанно работая штыками и саблями, окружая и добивая каждого дервиша. Это была опасная работа, поскольку кочевники сражались, пока хватало сил, не уповая на милосердие врага. Кровавое побоище продолжалось несколько часов и только под вечер стало понемногу стихать, то и дело вспыхивая отдельными очагами сопротивления – раненые дервиши поднимались и продолжали отчаянно сопротивляться, невзирая на увечья.

Генерал Стюарт потерял еще полдюжины солдат, прежде чем отдал приказ готовиться к походу. Семьдесят четырех убитых и девяносто четырех раненых забрали с собой солдаты и устало направились в сторону старой пальмовой рощи на другом конце равнины, за которой начинались колодцы Абу-Клеа.

Среди пальм они соорудили ограду из колючих кустарников, наспех вырыли неглубокую братскую могилу и похоронили павших соотечественников, уложив их в ряд на песчаной земле. Только поздно вечером Пенрод отыскал Гардинга в походном лазарете.

– Я пришел, чтобы вернуть вам саблю, сэр, – почтительно склонил он голову и протянул ему прекрасный клинок.

– Благодарю вас, Баллантайн, – ответил тот слабым голосом. – Это подарок моей жены. – Его лицо было бледным, как восковая свеча. Солдаты перенесли носилки поближе к огню, поскольку его знобило и он все время жаловался на холод. Гардинг приподнял голову и прикоснулся пальцами к острому лезвию, словно прощаясь. – Сомневаюсь, что эта сабля мне когда-нибудь пригодится. Оставьте ее себе и используйте по назначению, как вы делали это сегодня.

– Я не могу принять ее, сэр, – смутился Пенрод. – Вы прошагаете с ней до самого Хартума.

Гардинг лишь улыбнулся в ответ на бодрые заверения Пенрода и опустил голову на носилки.

– Думаю, мне не суждено туда добраться, – пробормотал он и не ошибся – умер еще до наступления ночи.

Остальные солдаты и офицеры были слишком измотаны, чтобы продолжать путь. Генерал Стюарт понимал, что его давно уже ждут в осажденном Хартуме, но не мог заставить вверенные ему войска продолжать путь по безводной пустыне после столь тяжелого боя с превосходящими силами противника. Он дал им возможность отдыхать всю ночь и добрую половину следующего дня. Солдаты отсыпались до обеда, скрываясь от палящего солнца под тенью раскидистых пальм возле источников прохладной воды. Правда, она здесь была затхлой и соленой, как в море, но люди тщательно кипятили ее и сдабривали черным чаем и последними запасами сахара.

В самое жаркое время полудня генерал Стюарт решил, что больше ждать нельзя, и отдал приказ готовиться к походу. Раненых усадили на верблюдов и по первому же сигналу трубы тронулись в путь по выжженной земле. Войска двигались маршем остаток дня и всю ночь, преодолев до наступления рассвета более двадцати трех миль. После этого сделали привал, поскольку продвигаться дальше не представлялось возможности. Солдаты и животные были истощены до предела и просто валились с ног, в бурдюках осталось лишь по чашке воды на каждого человека, а верблюды отказывались повиноваться, хотя уже чувствовали близость реки. Да и раненые нуждались в отдыхе и лечении. Стюарт понимал, что может потерять большую их часть еще до того, как доберется до воды. Он отправил посыльного за Пенродом.

– Баллантайн, мне снова понадобилось ваше знание местности. Сколько еще идти до реки?

– Мы очень близко от нее, сэр, – спокойно ответил капитан. – Около четырех миль. Вы увидите ее за следующим хребтом.

– Четыре мили, – задумчиво протянул Стюарт и посмотрел на измученных солдат. В таких условиях четыре мили могут значить больше, чем сто. Он хотел было снова обратиться к Пенроду, но тот неожиданно прервал его:

– Посмотрите вперед, сэр.

На небольшой возвышенности, отделявшей их от реки, появилась группа дервишей человек в пятьдесят. Офицеры потянулись к своим подзорным трубам и вперились в горизонт. Пенрод сразу же узнал знамя Османа Аталана и его высокую стройную фигуру в зеленом тюрбане и на кремовой лошади.

– Там их не слишком много, – неуверенно заметил сэр Чарлз Уилсон, второй по чину офицер после генерала Стюарта. – Мы отбросим их без особого труда. Не думаю, что они осмелятся напасть на нас после такого урока.

Пенрод хотел было возразить ему, но передумал. Он-то знал, что Осман Аталан – опытный воин и хитрый тактик. Именно поэтому эмир вывел свои войска с поля боя, почувствовав,