Охота на императора - Рудольф Баландин

В связи с событиями последних полутора столетий фантазировать на темы «альтернативной истории» стало, пожалуй, проще. И в таком контексте – вновь повторю – покушение Каракозова и его казнь выглядят одним из переломных моментов истории России, как бы это ни показалось странным на первый взгляд.

Борьба против индивидуального революционного террора методом государственного террора, как показала практика, может обеспечить только временные победы. Ведь у революционеров-террористов именно такая цель: обострить ситуацию в стране всеми силами, даже путем отдельных неудач. Почему это не осознал и не принял к сведению Александр II, остается только догадываться.

«Плетью обуха не перешибешь», – гласит пословица. Да, конечно, одним лишь индивидуальным террором государственную власть не свергнешь, даже не пошатнешь. И это ясно сознавали теоретики и практики терроризма. Они находились в ничтожном меньшинстве и не пользовались популярностью в народе. Для них это не было секретом. Они в этом убеждались постоянно, ведя революционную пропаганду.

У террористов, как мы уже говорили, главной целью было – ожесточить власть имущих, остановить либеральные (условно говоря) реформы, усилить напряженность в обществе, вызвать на себя ответные удары властей, показать, что с самодержавием можно и нужно бороться.

Представим себе, какие были настроения в многотысячной толпе, присутствовавшей на казни Каракозова. Вряд ли все одобряли узаконенное убийство этого молодого человека, не причинившего вреда никому. Да, он достоин сурового наказания, но разве по-христиански лишать его жизни? Неужели батюшка-царь в последнюю минуту не повелит отменить казнь?

Не отменил! И закачалось тело Каракозова, вздрогнув в последний раз, и многие мужики сняли шапки, а бабы крестились. Наверняка кто-то в толпе нахмурился и подумал: нет, не от Иисуса Христа царская власть, ежели она столь жестока. Были, пожалуй, и лихие головы, в которых мелькнула мысль: а что если и впрямь царя укокошат? У этого бедолаги не получилось, да ведь вряд ли он один такой отчаянный. Глядишь, не станет царя, испугаются его сатрапы, мироеды, и облегчат жизнь народа! Тут надо еще разобраться, кто прав, а кто виноват…

Так или иначе, но вряд ли эта казнь усилила в народе неприязнь к революционерам и, тем более, не испугала потенциальных террористов, которые и без того знали, что рискуют жизнью.

А как бы реагировала та же толпа, если бы в последний момент пришло помилование царем преступника, покусившегося на его священную особу? Кто-то мог бы посетовать на излишнюю мягкость власти к злодею. Да ведь и окончить жизнь на каторге или сгнить в каземате – кара жестокая, кому это не понятно. Зато православный царь показал всему миру, что для него заповеди Иисуса Христа – не звук пустой. А помилованный преступник будет молиться за него и горько раскаиваться в своем поступке. Глядишь, и кто другой, замысливший цареубийство, остановится, одумается, побоится гнева и презрения народного…

Слух о милосердии Александра II прошел бы по всей России. Даже в среде революционно настроенной молодежи его поступок был бы одобрен, хотя и не без оговорок. Помилование Каракозова показало бы не слабость, а силу верховной власти и содействовало бы укреплению авторитета царя в народе.

Сильная Российская держава вызывала опасение и скрытую, а то и явную неприязнь ее «конкурентов» на мировой арене. Поэтому на Западе поддерживали революционное движение в Российской империи (прежде всего в царстве Польском), которое в середине ХIХ века набирало силу.

Отсутствие сильной центральной власти всегда грозило России распадом на отдельные «вотчины», расчленением. Об этом не раз говорил Александр II в беседах со своими вельможами. Оно могло начаться, например, с отделения царства Польского. Именно в этом были заинтересованы ее многочисленные зарубежные недруги, включая Англию.

Об этой ненависти к России западных держав, скрывающих ее под маской радетелей за демократию и права человека, написал под впечатлением Крымской войны Федор Тютчев в октябре 1854 года:

«В январе 1863 года Польша восстала против русского владычества, – вспоминал П.А. Кропоткин. – Образовались отряды повстанцев, и началась война, продолжавшаяся полтора года. Лондонские эмигранты умоляли польские революционные комитеты отложить восстание, так как предвидели, что революция будет подавлена и что она положит конец реформам в России. Но ничего нельзя уже было сделать. Свирепые казачьи расправы с националистическими манифестациями на улицах Варшавы в 1861 году, жестокие беспричинные казни, последовавшие затем, привели поляков в отчаяние. Англия и Франция обещали им поддержку…

Даже многие умеренные люди открыто высказывались в те годы, что России выгоднее иметь Польшу хорошим соседом, чем враждебно настроенной подчиненной страной. Польша никогда не потеряет своего национального характера: он слишком резко вычеканен. Она имеет и будет иметь свое собственное искусство, свою литературу и свою промышленность. Держать ее в рабстве Россия может лишь при помощи грубой физической силы; а такое положение дел всегда благоприятствовало и будет благоприятствовать господству гнета в самой России.

…Общество одобрительно приветствовало передовую статью, которую славянофил Иван Аксаков имел мужество напечатать в своей газете «День». Он начинал с предположения, что русские войска очистили Польшу, и указывал благие последствия для самой Польши и для России. Когда началась революция 1863 года, несколько русских офицеров отказались идти против поляков, а некоторые даже открыто присоединились к ним и умерли или на эшафоте, или на поле битвы. Деньги на восстание собирались по всей России, а в Сибири даже открыто. В университетах студенты снаряжали тех товарищей, которые отправлялись к повстанцам.

Но вот среди общего возбуждения распространилось известие, что в ночь на 10 января повстанцы напали на солдат, квартировавших по деревням, и перерезали сонных, хотя накануне казалось, что отношения между населением и войсками дружеские. Происшествие… произвело, конечно, самое удручающее впечатление на общество. Снова между двумя народами, столь сродными по происхождению, но столь различными по национальному характеру, воскресла старая вражда… Но в то же время стало известно, что революционный комитет требует восстановления Польши в старых границах, со включением Украины, православное население которой ненавидит панов и не раз в течение трех последних веков начинало восстание против них кровавой резней.

Кроме того, Наполеон III и Англия стали угрожать России новой войной, и эта пустая угроза принесла полякам более вреда, чем все остальные причины, взятые вместе. Наконец, радикальная часть русского общества с сожалением убедилась, что в Польше берут верх чисто националистические стремления. Революционное правительство меньше всего думало о наделении крепостных землей, и этой ошибкой русское правительство не преминуло воспользоваться, чтобы выступить в роли защитника холопов против польских панов».