Таня Гроттер и трон Древнира - Дмитрий Емец

– Пирог, – растерялась Таня.

– В самом деле? А ну дай его сюда! – потребовал завуч.

Дальше Поклеп Поклепыч повел себя непредсказуемо. Он бросилсверток на пол, коршуном навис над ним и стал крошить пирог, не обращаявнимания на крем и варенье, вымазавшие ему пальцы. При этом он ухитрялся держатьнаготове магическое кольцо, чтобы в случае необходимости метнуть боевую искру.Наконец пирог был уничтожен и даже растоптан ногами. На полу осталось лишьбезобразное месиво, на которое стали слетаться осы. Одна из них дажеужалила завуча в палец. Почему-то это успокоило Поклепа.

– Осы не могут ошибиться. Это и правда был пирог… – негромкосказал он сам себе. – Ладно, Гроттер, иди! Только не думай, что я тебеповерил! Тебе еще предстоит давать объяснения, и очень скоро!

Он еще раз пробуравил Таню взглядом и вновь удалился в нишу.

Таня успела заметить там раскладной стульчик, сотворенный спомощью простейшей магии. «Ага, Поклеп сидит в засаде! Кого, интересно, онподстерегает? И пирог мой чем-то ему не угодил!» – подумала она.

Вскоре, ухитрившись больше ни на кого не натолкнуться, Танястояла у дверей комнаты Тарараха, пытаясь вспомнить условный стук. Но не успелаона постучать, как дверь распахнулась сама, и питекантроп за рукав буквальновтащил ее внутрь. Похоже, пребывающий в нетерпении Тарарах дежурил у двери,подглядывая в щелку. Он высунул голову в коридор и, поглядев по сторонам, запердверь.

Таня с любопытством осмотрелась. Тарарах недаром называлсвою комнату берлогой. Назвать ее как-то иначе было сложно. Стены покрывалакопоть, за исключением тех мест, где питекантроп камнем нацарапал силуэтыоленей и зубров.

В углу, сваленная в кучу, громоздилась неплохая коллекциякопий, узловатых палиц и каменных топоров. Топоров было особенно много. Тарарахвытесывал их долгими зимними вечерами, вспоминая о пещерных временах. Посредиберлоги из камней был выложен очаг, рядом с которым охапкой лежали листья исухая трава. На них Тарарах спал, утверждая, что так гораздо удобнее.

«Еще бы! – с гордостью говорил он. – Постель надозаправлять, белье стирать, а так раз в год бросил солому в огонь, листики тудаже смел и нагреб новых!»

– Тебя никто не видел? – озабоченно спросил Тарарах.

– Видел. Я наткнулась на Поклепа. Он кого-топодкарауливал, – призналась Таня.

Питекантроп уронил полено, которое собирался подбросить вкостер.

– Где это было? Далеко отсюда? – как бы вскользьпоинтересовался он.

– Не-а, не очень. Знаешь, между лестницей атлантов и БашнейПривидений есть кривой коридорчик, где факелы все время гаснут.

– А, понятно! – сказал Тарарах.

Тане почудилось, что он опасался услышать что-то другое итеперь испытал облегчение.

– А еще он раскрошил и растоптал мой пирог. Ты не знаешьзачем? У него извилины морским узлом завязались, что ли? –поинтересовалась она.

Таня думала, что Тарарах удивится или хотя бы возмутитсяпоступку завуча, но этого почему-то не произошло. Питекантроп выслушал известиео пироге без особого интереса. Он лишь пробормотал:

– Пирог… Эхма как! Чего-то Поклепа завезло. Это никак неможет быть пирогом, хотя кто его знает, чем оно окажется…

– Ты о чем? Какое еще это? – быстро спросила Таня.

– Не могу тебе сказать. Честно говоря, сам мало что знаю.Так, есть кое-какие догадки… – уклончиво ответил Тарарах.

Питекантроп подошел к занавеске, разделявшей его берлогу надве половины. Он уже взялся за нее, чтобы открыть, но вдруг отнял руку иповернулся к Тане.

– Я так не могу. Это не шутки! Ты должна дать страшнуюклятву, что будешь молчать как могила! Понимаешь?

– Ты имеешь в виду смертельную клятву? – с дрожью вголосе спросила Таня.

Тарарах сурово кивнул. Таня ощутила сухость во рту. Ей, каки всем в Тибидохсе, было хорошо известно, что представляет собой смертельнаяклятва. Маг, произнесший смертельную клятву по своей ли воле или под принуждением,уже не может нарушить ее ни при каких условиях. Даже случайное нарушение клятвы– например, если, не удержавшись, поведать тайну самому близкому другу –влечет за собой мучительную и страшную смерть.

– Ты готова? – спросил Тарарах.

– Клянусь, что никому никогда и ни при каких условиях нерасскажу о том, что сейчас увижу! Никто не узнает от меня о Спящем Красавце! Разразигромус! – выпалила Таня.

Зеленая искра, оторвавшаяся от ее кольца, зависла посредикомнаты, превратившись на миг в подобие молнии. Точно такая же молния должнабыла пронзить Таню, вздумай та проболтаться.

– Прости, что пришлось потребовать с тебя клятву… Но думаю,скоро ты все сама поймешь. Знакомься: вот и Спящий Красавец! – сказалТарарах, решительно раздвигая занавеску.

Таня невольно отпрянула. За занавеской на серебряных цепяхраскачивался хрустальный гроб. Девочка нерешительно приблизилась, посмотрела наСпящего Красавца, и сердце у нее заточил червячок разочарования. Признаться,она ожидала увидеть нечто другое.

В хрустальном гробу, подложив под щеку руки, посапывалкоротконогий мужичок с такими пористыми щеками, что в них впору было сажатьцветы. В петлице его белого парадного мундира жалко скрючилась засохшаягвоздика.

– Фу, какой страшный! Как там у него с родословной?Крокодилов не попадалось? – поинтересовалась Таня.

Тарарах весело хмыкнул.

– А ты как хотела? Не нашли его вовремя, вот и засахарилсямалость! Зато это настоящий Людвиг Шампиньонский! Где-то тут у него дажемундирчик был подписан. Всех Спящих Красавцев в Средневековье обязательнопомечали… Погоди-ка!

Тарарах суетливо стал осматривать воротник и показал Танебирочку.

– Вот видишь! Что я говорил? Людвиг Шампиньонский! –обрадовался питекантроп.

Таня не стала его разочаровывать, хотя на бирке яснозначилось: «Готфрид Бульонский». Она давно уже знала от Ваньки, что упитекантропа неважно с грамотой.

Таня посмотрела на Тарараха, и ее зубным буром вдругзасверлило подозрение.

– Знаешь что, Тарарах… Посидеть я с ним посижу, а целоватьего не буду! Если тебе это надо, уж лучше Гробыню позвать. Она и лягушкупоцелует. А если его надо потискать и пощекотать – это к ДуськеПупсиковой, – заявила она.

Тарарах даже испугался.