Люди шторма - Сергей Зверев

Спустя десять минут все вопросы были решены. За начальником полиции была отправлена опергруппа МГБ с ордером на арест. Помощнику скульптора был выделен служебный джип с пропуском-«вездеходом» от Министерства государственной безопасности. Сам же Омар, униженно блея, пообещал, что любого, кто помешает возведению памятника монументальной пропаганды, он лично расстреляет из табельного оружия.

– Знаю я тебя… – примирительно промолвил Байрам. – Пока тебе мозги как следует не вставишь – работать не научишься. Слушай, а давай я к тебе в гости съезжу. Заодно и наш главный вопрос проконтролирую… Надеюсь, ты не против, дорогой племянник? Завтра с утра вылетаю. Встречай в аэропорту…

* * *

Проводив взглядом тюремного конвоира, Арсений Горецкий уселся на жесткую деревянную скамью, привинченную к полу.

Следственный кабинет выглядел мрачновато: толстенные решетки на окнах, крашенные в темно-коричневый цвет стены, старомодная мебель, огромный парадный портрет Отца нации со всеми регалиями… За письменным столом сидела женщина-следователь в форме майора местного МГБ: маленькая, гибкая, по-восточному привлекательная, с манерами ласковой змеи.

Минут десять следователь делала вид, что не обращает внимание на подследственного. Пристально глядя в ноутбук, она то и дело щелкала клавишами. Горецкий, человек опытный, прекрасно понимал, что это – не более чем следовательский ход: мол, пусть он помучается, пусть понервничает!

Наконец товарищ майор оторвалась от монитора:

– Здравствуйте. Я ваш следователь, майор Министерства государственной безопасности Гюзель Шахмурадова.

– Очень приятно, – хмуро ответил капитан «Астрахани».

– …и я буду заниматься вашим делом. Поверьте, – Гюзель продемонстрировала в улыбке острые белые зубки, – я вам не враг и сделаю все возможное, чтобы следствие двигалось в рамках законности.

– Надеюсь, – спокойно ответил Горецкий.

– Итак, начнем с главного: кто, когда и с какой целью поручил вам незаконно доставить в нашу страну три с половиной килограмма героина? Кому именно в нашей стране вы должны были передать наркотики? Сколько сообщников у вас было среди членов экипажа?

– Наркотики нам подбросили. Видеокадры изъятия полностью сфальсифицированы, точно так же, как и протоколы. Ни я, ни члены экипажа нашего судна никогда наркоторговлей не занимались и вообще не имеем к этому занятию никакого отношения. Никаких сообщников у меня нет, – с подчеркнуто официальными интонациями проговорил капитан.

– За свою службу в органах я еще не встречала человека, который бы утверждал, что ему чего-нибудь не подбросили, – лукаво прищурилась Гюзель. – А потом все рано или поздно признаются в своих преступлениях. Потому что выхода другого нет. Зато есть видеокадры, протоколы изъятия и показания понятых. Или вы хотите поставить под сомнение профессионализм и компетентность всего нашего ведомства?

Отец нации недобро щурился с портрета на подследственного. Горецкий понял: дальнейшая беседа не имеет смысла. Точно так же и его, и остальных членов экипажа могут обвинять в чем угодно – с предъявлением фальсифицированных видеокадров, протоколов и свидетельских показаний.

– Беседовать дальше категорически отказываюсь, – спокойно произнес он. – Как гражданин Российской Федерации, требую немедленной встречи с представителем нашего посольства и оказания мне правовой помощи.

На лице следователя тут же промелькнула целая гамма чувств: досада, растерянность и даже сочувствие.

– Очень жаль, – произнесла она и, напряженно посмотрев по сторонам, понизила голос до доверительного шепота: – Я ведь действительно хочу сделать все, чтобы облегчить вам жизнь. У меня бабушка русская, я воспитывалась на вашей культуре, и мне далеко не все нравится, что у нас тут происходит… Но, к сожалению, я веду следствие не одна и потому не смогу вам толком помочь. Что поделать – работа такая, и меня тоже контролируют! В этом кабинете даже стены имеют глаза и уши…

И тут сбоку от Горецкого открылась неприметная дверь в стене, которую он прежде не заметил.

– Э-э-э, слушай, зачем ты с ним так долго разговариваешь? – донесся из-за двери голос. – Не хочет признавать свои ошибки – сейчас по-другому говорить будем!

Гюзель растерянно пожала плечами – мол, извините, ничего сделать не могу…

За дверью открылась небольшая каморка без окон. Цементный пол, стены «под шубу», гудящий стержень люминесцентной лампы на потолке…

Посередине комнаты возвышалось огромное деревянное кресло с высокой спинкой, чем-то напоминающее электрический стул: кожаные ремни на подлокотниках и передних ножках, металлический шлем, приподнятый над спинкой. Рядом с этой странной конструкцией стоял высокий угрюмый мужчина в штатском. Удивительно низкий лоб, густые сросшиеся брови, огромные мосластые кулаки со сбитыми костяшками – наверное, именно так выглядел лейб-палач Чингисхана. При виде капитана «Астрахани» он осклабился и сделал приглашающий жест – мол, прошу в кресло!

– Садись, русский, сейчас музыку будем слушать, – с недоброй усмешкой произнес он.

Горецкий послушно уселся: не бежать же ему из следственного корпуса тюрьмы МГБ! Угрюмый мужчина с неожиданной быстротой зафиксировал его руки и ноги кожаными ремнями. После чего резким движением надел на голову шлем.

– Последний раз спрашиваю – будешь сознаваться в своих преступлениях? – спросил он и, не дождавшись ответа, нажал на какую-то кнопку позади стула.

Из наушников шлема тут же полился странный низкочастотный шум, будто бы испорченный трансформатор гудел на басовых нотах… Арсений Алексеевич так и не понял, в какой именно момент его начало мутить. Перед глазами поплыли странные фиолетовые разводы, язык неожиданно прилип к гортани, затем резко начали болеть живот и грудина. Боль с каждой секундой становилась все невыносимей, в голове будто бы загудел тяжелый колокол. Спустя несколько минут внутренности стало выворачивать наизнанку. Ощущения были чудовищными. Капитан стиснул зубы – только бы не закричать, только бы не показать свою слабость перед мучителями!

Конечно, человек технически грамотный, Горецкий был наслышан и о пытках низкочастотными излучениями, и о мучительствах в застенках местного МГБ, однако вряд ли ему могло прийти в голову и о том, что такого рода пытки будут применены к нему, иностранцу!

А боль в грудине и в животе становилась нестерпимой. Арсений Алексеевич продолжал сжимать зубы, упрямо глядя перед собой. В какой-то момент он ощутил во рту горьковатую влагу, по подбородку что-то потекло.

И тут, на грани яви и забытья, он различил обрывок фразы:

– …язык себе прикусил. Для первого раза хватит…

…Спустя полчаса совершенно обессиленного Горецкого отвели в общую камеру следственного изолятора МГБ, где томились моряки с арестованной «Астрахани» – все, кроме Миши Щетинина, находившегося в тюремной больнице. Надзиратель вылил на голову Арсения Алексеевича ведро воды, и арестант, захлебываясь, очнулся…