Книга о молитве. Тяжесть правила или разговор с Отцом? - Протоиерей Алексей Уминский

Пока вдруг не понял, что мне крышка, что либо я сейчас удавлюсь на ближайшей люстре, либо кого-нибудь убью… Сейчас мое правило сильно изменилось.

Почему? Надежда на то, что аскетические упражнения сработают сами по себе, не оправдалась. Аскетические подвиги, к которым относится совершение молитвенного правила, и молитва как усердие — это огромный труд. О молитве-труде написано и сказано очень много, начиная с Ветхого Завета: Господь дает молитву молящемуся (1 Цар. 2:9). Но молитва сама по себе не приживается в нас.

Одним из важных компонентов духовного роста является не просто любовь к молитве, а молитвенное устроение души, когда человек постоянно находится в молитве. Мы об этом читаем в книгах о подвижниках Афонской Горы, об исихастах, добившихся непрерывной Иисусовой молитвы, — о том, как они садятся на лавочку, принимают особые позы, чувствуют, в какой области сердца должно что отдаваться, как регулируют дыхание… Читаем и не понимаем — речь идет об отношениях человека и Бога, об отношении двух личностей, или это книжка «Индийские йоги — кто они?».

Если ты не знаешь, что, собственно говоря, является основой твоей молитвы, то ждешь от молитвы духовного возрастания. Ты должен читать молитву, а она должна приносить духовные плоды. Тот, кто молится, как говорят эти святые, тот и богослов, а кто богослов — тот, значит, правильно молится. И вот я читаю длинное правило, стараюсь, усердствую, ум свой заключая в слова молитв, у меня уже в глазах темнеет, голова кружится, но я не могу лечь спать, пока не прочту до конца, заставляю себя всеми силами души. Помню своих друзей в начале пути: после долгого-долгого рабочего дня они читали кафизмы, акафист, что-то еще, и с длинным поминальным списком… Стоят, стоят перед иконами и, когда больше уже не могут, ложатся на коврик, минут 15 полежат, поспят, встают и продолжают читать дальше. Ну ведь святые, подвижники — по усердию, по форме того, как они молятся! И вдруг оказывается, что ничего за этим нет, никакого мира в душе, никаких плодов духовной жизни. Только сухость, раздражительность, озлобленность, усталость и в конечном итоге при виде молитвослова или Псалтири — жуткое чувство отторжения, нежелание даже взять в руки богослужебную книгу, ненависть к ней как к какой-то змее подколодной. Это и есть абсолютное уныние — когда из усердия и желания молиться получается полное отвращение к молитве.

В поучении святителя Игнатия (Брянчанинова) о молитвенном правиле — очень умном, добром, взвешенном, трезвенном — он говорит, что молитва для человека, а не человек для молитвы, что к молитвенному правилу надо относиться так же, как Господь повелевает относиться к субботе, что молитва должна быть не препятствием к духовной жизни, а подпоркой, основанием для духовной жизни, и если она становится для тебя мучением, здесь что-то не так. Что не так — сами молитвы неправильные? Какие же они неправильные! Желание побольше молиться неправильное?

Нет, это же мое желание, мое устроение. Неправильно одно — упование на то, что сама молитва тебя делает лучше, что само подвижничество в молитве и усердие в исполнении правила добавляет тебе духовности, дает надежду на духовное преображение, на внезапное, рывком, приближение к Богу. Эта надежда оказывается неосновательной и посрамленной.

Думаю, это опыт очень многих христиан, и очень многих монахов в том числе, которым приходится исполнять подобные правила, людей, замкнутых в богослужебном круге. Являясь формой монашеской жизни, богослужебный круг может иссушить, совершенно обессмыслить и лишить всякой свободы. Я это говорю из своего опыта, вспоминая, как боялся нарушить молитвенное правило, чего-то не дочитать, как мне было некомфортно от несвободы. Я понял, что молитвенное правило стало для меня колодами и наручниками, которые не то что не приближают к духовной жизни, а ввергают в состояние уныния. В этом и есть ложное упование, в духовной жизни всегда приводящее к унынию и к тому, что сейчас называют словом «расцерковление».

Надежда родственно словам надежный, надежность, и это странно, потому что в нашем понимании надежда — самая ненадежная вещь. Ведь наша надежда обычно исходит из ложной посылки: все будет хорошо, я надеюсь, что все будет хорошо.

Я надеюсь, что, если сделать то-то и то-то, обязательно произойдет вот это. Я надеюсь, что, если я буду жить правильно, по заповедям, в моей жизни не будет проблем и несчастий. Я надеюсь, что, если я буду молиться Богу, Он обязательно меня услышит и исполнит все мои просьбы. Мы и детей так учим, и они оказываются потом в трудном положении, и сами привыкли жить этой ненадежной надеждой неизвестно на что. Надеемся на какие-то внешние факторы, но не имеем глубочайшего упования на Бога.

У Шарля Пеги, французского поэта и христианского мистика, я нашел очень важные для меня мысли: «Вера приходит сама… Любовь… приходит сама. Но надежда не приходит сама. Надежда не ходит совсем одна. Чтобы надеяться… надо получить, принять великую благодать. Это вера легка, а не верить невозможно. Это любовь легка, а не любить невозможно. Но надеяться трудно…» (Шарль Пеги. Врата мистерии о второй добродетели). Вера естественна для человека, любовь естественна, а надежда — нет, совершенно невозможно надеяться на Самого Бога и вручать себя в Его руки. Как ты можешь надеяться на Того, Кого не видишь и почти не знаешь, еще не узнал и не полюбил, — никак! Как ты можешь молиться — никак!

На нашей беседе с молодежью мы обсуждали, где в Евангелии можно видеть настоящую надежду на Бога, не веру, а именно надежду, о которой говорит Шарль Пеги. И ребята мне указали на два эпизода: первый — притча о блудном сыне, второй — когда Петр обращается ко Христу со словами (и это тоже молитва): Господи… повели мне прийти к тебе по воде (Мф. 14: 28).

У блудного сына нет никакой веры в то, что отец его примет: ну нельзя так поступать с отцом, да и все, что мог, отец ему уже отдал. И любви здесь нет — младший сын, можно сказать, расписался в своей нелюбви к отцу. Есть только надежда! Пойду к отцу моему и скажу ему (Лк. 15:18) — это слова надежды. Удивительно: человек с молитвой обращается к Богу, находясь в состоянии совершенно неоправданного упования, неоправданной надежды, полагая ее как самое главное основание своего пути ко Христу. Если такого упования в молитве не заложено, она бессмысленна. Бессмысленно молитвенное правило, все эти подвиги усердия, все эти недосыпания, весь этот труд.

И какая может