Наука мудрости - Ли Росс

Отражает ли это описание то, как вы себя видите? Мы в этом не сомневаемся. Трюк в том, что политический портрет, нарисованный нами, должен относиться не только к вам и другим читателям этой книги, но и практически к каждому. Потому что, если бы вы считали взгляды людей левее более созвучными реальности, чем ваши собственные, вы бы уже изменились в их сторону. То же самое касается тех, кто на правом фланге от вас.

Одним словом, вы (и все остальные) считаете свои политические убеждения и предпочтения наиболее реалистической реакцией на конкретные обстоятельства, в которых мы живем, и на проблемы, которые перед нами стоят. Вы также считаете свои взгляды более гармонирующими с реальной природой человека. Мало того, поскольку вы верите, что ваша политическая позиция наиболее тесно соприкасается с реальностью, другие, не разделяющие эту позицию, — особенно те, кто максимально далеки от вас на политическом спектре, — по определению оказываются меньшими реалистами, чем вы сами. Им не хватает вашей объективности. Они более склонны смотреть на политику сквозь призму своей идеологии, эгоистических интересов, воспитания или еще какого-нибудь искажающего влияния.

Вспомните, как Карлин описал участников дорожного движения. Скорее всего, вашей непосредственной реакцией на его вопрос будет следующее: «Вообще-то да, я и правда замечал такое за другими водителями». Но секунду спустя вы, скорее всего, оцените глубокий смысл шутки и применительно к себе. Вы меняете скорость, приспосабливаясь к своему видению реальной ситуации на дороге, и поэтому любой, едущий медленнее, явно едет слишком медленно, а любой, кто едет быстрее, явно едет слишком быстро. Убежденность, что вы видите мир, каков он есть на самом деле, а другие заблуждаются на этот счет, неизбежна — по крайней мере как первоначальная непроизвольная реакция.

В повседневной жизни мы встречаем множество примеров того же явления. Когда ваша супруга или супруг говорит: «Здесь просто морозильник какой-то!» — и подкручивает термостат, хотя вы чувствуете себя вполне комфортно, вы думаете: «Почему же ей или ему холодно при нормальной температуре?» Наоборот, когда вы мерзнете и кто-то говорит, что температура нормальная, вы думаете, почему же они не чувствуют, как на самом деле холодно. Вам не сразу приходит в голову, что, возможно, это вы сами слишком чувствительны или нечувствительны и что именно другой человек адекватно реагирует на «реальную» температуру в комнате.

Точно так же, если вы жалуетесь, что музыка звучит «слишком тихо» или «слишком громко», вы полагаете, что говорите о музыке, а не о себе — или, точнее, не о сложном взаимодействии между звуковым сигналом, вашими слуховыми рецепторами и всем, что сформировало ваши вкусы и предпочтения. Когда еда «слишком острая» или «слишком пресная», вы полагаете, что говорите о качестве пищи, а не о своих вкусовых рецепторах или кухне своего детства или своей культуры. И когда другие не соглашаются — когда они говорят, что музыка, которая вам нравится, это грохот и крик, не то, что в пору их молодости, или когда удивляются, как кому-то может нравиться такое блюдо (или такая живопись, или такая одежда), вы думаете: «Почему у них такой дурной вкус?»

Разумеется, вам, скорее всего, придут в голову противоположные примеры — ситуации, когда вы (как правило, после некоторого размышления) приходили к выводу, что именно вы выделяетесь на фоне остальных. Вы понимаете, что особенно чувствительны к низким температурам, потому что выросли в Коста-Рике. Или вы предполагаете, что обязаны своей нелюбовью к мясному рулету безвкусной его версии, которой вас угощали у бабушки. Все это правда. Эти исключения реальны и важны, но при этом они лишь исключения. Они рождаются из нашей склонности, особенно в юности, сильно переживать от того, что мы отличаемся от других в вопросах музыкального или художественного вкуса или в том, как проводить досуг. Подростками мы могли задаваться вопросом: «Почему я не могу быть как все?» По мере взросления вопрос «Что не так со мной, что во мнетакого особенного?» становится другим: «Что не так с ними?»

Однако если отвлечься от размышлений и обратиться к непосредственному опыту, то он говорит нам, что вещи именно таковы, какими мы их воспринимаем: в комнате на самом деле холодно, бабушкино кулинарное мастерство сомнительно. Далее мы покажем, что склонность полагаться на свое восприятие окружающего мира как плод объективного отражения реальности, а не ее субъективной интерпретации лежит в основании многочисленных человеческих заблуждений.

Психологи, вслед за Ли Россом и его коллегами, называют это приятное и убаюкивающее ощущение («я вижу мир, каков он есть, а не его субъективную версию») «наивным реализмом». Признание, что вы, как и всякий другой человек, являетесь наивным реалистом, — принципиально важный шаг к большей мудрости. Оно сделает вас мудрее в отношении множества повседневных жизненных ситуаций. Оно сделает вас мудрее и в отношении важнейших социальных и политических проблем в пору, когда страну и весь беспокойный мир разделяют разногласия и конфликты. Оно поможет вам лучше справляться с ситуацией, когда приходится иметь дело с конфликтами между членами семьи, друзьями, коллегами. Но чтобы как следует оценить, что осознание наивного реализма может способствовать приближению к мудрости, о которой мы говорим, нам нужно сделать шаг назад — к более фундаментальному вопросу: откуда возникает убежденность в том, что воспринимаемое нами и есть то, что «на самом деле»?

Тайные работники

Одна из основных функций полуторакилограммовой массы нейронных сетей, которую мы носим в своем черепе, — это осмысление окружающего мира. Они быстро и без запинки определяют, является ли данная поверхность пригодной для хождения, представляет ли предмет угрозу или нет, было ли движение преднамеренным или случайным, знакомо нам это лицо или нет. Большая часть этого осмысления происходит благодаря психическим процессам, которые мы не осознаём: в сознании присутствует лишь итоговое знание, но не процесс его достижения. Целая армия таких процессов беспрерывно трудится, без знания и контроля с нашей стороны, над добыванием смысла из обрушивающегося на нас шквала противоречивой и путаной информации. Это отсутствие сознательного доступа к нашим мыслительным механизмам приводит к смешению, пользуясь терминологией Канта, между «вещью в себе» (Ding an sich) и «вещью для нас» (Ding für uns).

Когда мы видим тостер, обоняем аппетитный запах, замечаем угрожающий жест, нам кажется, что мы воспринимаем стимул таким, как он есть, а не каким мы его сконструировали. Какую роль мы сами играем в выстраивании нашего чувственного опыта, возможно, проще всего представить на примере цветового зрения. Нам представляется, что яблоко, которое мы видим, красное, океан — голубой, а высокие арки вблизи заведения быстрого питания — желтые. Но цвета, видимые нами, — не просто нечто, что находится «вовне», в предметах, которые мы воспринимаем; они являются продуктом взаимодействия между существующим вне нас и функционированием нашего аппарата ощущений. Наше чувство цвета — результат активации конкретных фоторецепторов и последующей обработки этих импульсов мозгом. Фоторецепторы избирательно чувствительны к световым волнам разной длины, что и дает в итоге различные восприятия цвета — восприятия, в которых, заметим, человек не видит никаких световых волн!