Симпатические чернила - Патрик Модиано

девятом году мы нашли ему маленькую роль в одной пьесе, «Конец света» в театре «Мишель». Это все, что я могу вам сказать, месье.

Зачем было идти на набережную Гренель, в тот же квартал, где я шел по следам Ноэль Лефевр? У меня не хватало на это духу. Да и времени. И потом, я бы почувствовал, что вернулся назад, в тот период, когда моя жизнь была еще зыбкой… Но теперь она определилась, и вряд ли в ней мог бы сыграть какую-то роль Жерар Мурад.

К вечеру я передумал. Я не хотел потом сожалений или, вернее, угрызений совести. Я сел в метро на линию, которой не пользовался десять лет. На станции «Жавель» вышел на набережную к мосту Гренель. Но, дойдя до моста, снова спросил себя, стоит ли продолжать путь. Дома на набережной снесли, на их месте остались только пустыри и кучи щебня. Казалось, кто-то подверг бомбардировке эту зону, которую назовут потом Фрон-де-Сен. И первого здания от моста разрушения тоже не пощадили, от него остался лишь бетонный фасад. Я мог бы подумать, что это бывший гараж, если бы не прочел над зияющим входом вывеску красными буквами: Дансинг «Марина».

* * *

Другой день в Париже, июль, летняя жара. Я надеялся глотнуть свежего воздуха в Булонском лесу и собирался вернуться в центр на 63-м автобусе. Но передумал и прошелся пешком до начала авеню Виктора Гюго.

Одно имя всплыло в памяти, имя Жоржа Бреноса, который когда-то пришел в контору Хютте и сообщил об исчезновении Ноэль Лефевр, того самого Бреноса, чье письмо я получил в окошке «До востребования». Я помнил его адрес, 194, авеню Виктора Гюго, потому что много раз перечитывал скудные записи в досье.

В предыдущем абзаце я написал слово «когда-то». Оно относится и к тому июльскому дню, который кажется мне таким далеким, что я не могу точно вспомнить, в каком году это было: до или после того посещения парикмахерской, где я обнаружил фото Мурада, или, может быть, в тот же год, когда я встретил Жака Б. по прозвищу Маркиз?

Я шел по левому тротуару, по четной стороне, и очень скоро оказался перед домом 194, маленьким особнячком из кирпича и камня, все окна которого были закрыты металлическими ставнями. Медная табличка у входной двери, похоже, была прибита недавно, хотя здание выглядело заброшенным. На табличке я прочел черные буквы: «Каравелла, агентство недвижимости, П. Моллиши». Это имя, как и адрес «194, авеню Виктора Гюго», фигурировало в моих старых записях.

Поколебавшись несколько секунд, я нажал на кнопку звонка с уверенностью, что никто не ответит. Жара, пустой июльским днем квартал, фасад с закрытыми ставнями… Но я даже вздрогнул от тембра звонка, прозвучавшего пронзительно в этом послеполуденном оцепенении. Он разбудил бы и от самого глубокого сна.

Дверь сразу открылась, будто кто-то стоял за ней и ждал посетителя. На меня смотрел мужчина маленького роста, с залысинами на лбу, с острыми, точно вырезанными в светлом дереве чертами лица и чуть раскосыми глазами. На нем был темный, очень плотно облегающий фигуру костюм.

— Я хотел бы видеть месье Моллиши.

Я постарался, чтобы мой голос прозвучал уверенно.

— Он самый.

Мужчина улыбался мне такой же острой, как его лицо, улыбкой и, казалось, был ничуть не удивлен моим визитом. Он посторонился, пропуская меня, и закрыл дверь.

* * *

Он впустил меня в комнату на первом этаже и указал на стул перед доской на козлах, очевидно служившей ему рабочим столом, судя по громоздившемуся на нем множеству папок.

— Чем я могу вам помочь?

Он задал этот вопрос любезно и даже, я бы сказал, немного игриво. И это не вязалось с бесстрастными чертами его лица.

— Я просто хотел кое-что у вас узнать.

В этой комнате было еще жарче, чем на улице, и я вытирал лоб рукавом рубашки. Но он от жары вроде не страдал, несмотря на высокий, туго застегнутый воротник, галстук и обуженный пиджак. Ставни были закрыты, и яркий свет люстры ослепил меня.

— Это по поводу одной подруги, которая давно не дает о себе знать, она была знакома с месье Жоржем Бреносом.

Он сидел за столом очень прямо и смотрел на меня, казалось, доброжелательно. Может быть, мой визит отвлек его от монотонности рабочего дня. Он заметил, что я вспотел.

— Извините… Я не могу предложить вам ничего прохладительного…

Он помедлил и добавил:

— Я действительно был секретарем, потом партнером месье Бреноса. А теперь я управляю его компанией. Месье Бренос умер в прошлом году в Лозанне.

Мы оба помолчали. У меня в голове билась мысль: еще один свидетель унес свои тайны с собой в могилу.

— И вы помните, я полагаю, что месье Бренос жил здесь?

— Да.

— К сожалению, мы через несколько месяцев должны снести этот дом. Операция с недвижимостью.

Он явно искренне об этом сожалел. В руке у него был карандаш, и он постукивал кончиком по столу.

— А как звали вашу подругу?

— Ноэль… Ноэль Лефевр…

Он уставился на меня, но я чувствовал, что его глаза меня не видят. Он явно с усилием что-то вспоминал.

— Я, кажется, встречался с ней… Лет десять тому назад… Ноэль… Да-да… Месье Бренос очень ее любил…

Хозяин улыбался мне. Он явно с облегчением вспомнил эту Ноэль.

— Она несколько раз приходила ко мне в дансинг «Марина»…

Он склонился ко мне и снова улыбнулся.

— Название может вас удивить… Я объясню вам в двух словах… Компания месье Бреноса изначально контролировала сеть кинозалов в Брюсселе и даже торговлю запчастями к автомобилям…

Он заговорил холодным тоном, словно делал доклад:

— В дальнейшем месье Бренос создал еще компанию, в которую входили дансинг «Марина» на набережной Гренель и «Каравелла», ресторан на Елисейских Полях… Месье Бренос назначил меня управляющим дансингом «Марина», но от этого предприятия он очень быстро избавился…

Теперь он постукивал карандашом по ладони.

— Я вам об этом рассказываю, потому что та девушка несколько раз приносила мне в дансинг «Марина» свои письма, адресованные месье Бреносу… И я, случалось, передавал ей письма от месье Бреноса.

Этот человек был, кажется, счастлив с кем-то поговорить о «месье Бреносе», как он его называл. Здесь, в июле, в его кабинете с закрытыми ставнями дни, наверно, тянулись долго.

— Она приходила иногда по вечерам с друзьями в дансинг «Марина»… Но я всегда думал, что это место не для нее…

Он надолго замолчал,