Военное дело Московского государства. От Василия Темного до Михаила Романова. Вторая половина XV – начало XVII в. - Виталий Пенской

Мы не случайно привели три этих примера, ибо что в 1316 г., что в 1502, что в 1518 г. проблемы со снабжением испытывало большое, насчитывавшее порядка 10 тыс. и даже более ратных (не считая многочисленной обозной прислуги) и еще больше коней, войско. Но то, что во времена Михаила Тверского и Василия Темного было из ряда вон выходящим случаем, при Иване III и тем более при его внуке Иване IV стало нормой. С одной стороны, как отмечал отечественный историк А. Смирнов, «военная централизация (на Руси. – В. П.) была достигнута гораздо раньше, чем политическая или экономическая, – уже при Иване III»[53]. Этот тезис поддержал Ю. Г. Алексеев, который, подводя итоги своего анализа военной политики Ивана III, писал, что «старая система межкняжеских военных конвенций не была отменена формально, но была ликвидирована фактически… Политика Ивана III привела к созданию новой структуры – единого Российского государства, обладающего суверенными правами на всей своей территории. Этот основной факт решающим образом повлиял на военную систему Русской земли… Совокупность княжеских ополчений превратилась в единое российское войско под единым командованием и централизованным руководством»[54]. С другой стороны, во 2-й половине XV в. Россия втянулась в процессы, связанные с военной (или «пороховой») революцией, характерным признаком которой, как уже было отмечено выше, стало увеличение численности армий – как вообще, так и полевых. Уже Василий II Темный на закате своего правления мог выставить в поле без особых проблем рать, насчитывающую несколько тысяч всадников. Что уж тогда говорить об Иване III, в распоряжении которого оказались после покорения Новгорода и Твери и подчинения Рязани и Пскова ресурсы практически всей Русской земли! Это, конечно, не 90 тыс. конных и пеших воинов, как полагал Ю. Г. Алексеев[55], но послать на своих неприятелей 15–20-тысячную рать (имея при этом еще и сильный резерв на всякий случай) ему было вполне по силам[56]. Внук же Ивана III, Иван Грозный, обладал и того большими возможностями. Анализ росписи Полоцкого похода 1562–1563 гг., пожалуй крупнейшего военного предприятия его правления, позволяет предположить с высокой степенью вероятности, что в нем с русской стороны участвовало до 40–50 тыс. «сабель» и «пищалей» (не считая посохи и «кошовых»)[57].

Рост численности полевых армий на порядок совпал по времени с изменением их внутренней структуры. В свое время Герберштейн писал о том – изрядно, правда, «приукрашивая» действительность, – что московиты в походах не используют пехоты и артиллерии[58]. Однако уроки битвы под Оршей в 1514 г., в ходе которой конная русская рать была разгромлена польско-литовским войском, состоящим из трех родов войск, были московитами быстро учтены. И вот на берегах Оки летом 1532 г. Василий III в ожидании татарского набега собрал «княжат и дворян двора своего и детей боярскых изо многих городов безчислено много; а наряд был великой, пушки и пищали, и ставлены на берегу на вылозех, от Коломны и до Коширы, и до Сенкина, и до Серпухова, и до Колуги, и до Угры, добре много, столко и не бывало…»[59]. Иван же Грозный приводит с собой под Полоцк наряд «болшой», «середней и лехкой», а вместе с ним и 10–12 тыс. пехоты (стрельцов, казаков и даточных людей), вооруженной по преимуществу огнестрельным оружием[60]. Последних же нужно было снабдить не только провиантом и фуражом (поскольку изначально московская пехота, оснащенная огнестрельным оружием, для скорости была посажена на коней или перевозилась по двое-трое на телегах/санях – если не было возможности доставить ее на «передовую» водой, «в струзех»), но и свинцом, порохом-«зельем» и прочим подобным припасом. О размерах этого припаса свидетельствует пара характерных примеров из бюрократической переписки. Так, в уже упоминавшейся грамоте о наборе пищальников с Новгорода для казанской экспедиции ратники должны были взять с собою для своих пищалей еще и по 12 фунтов «зелья» и столько же свинца на человека[61]. В октябре же 1555 г. новгородским дьякам была послана царская грамота с наказом всячески содействовать присланным московским пушкарям в изготовлении железных 600 ядер, а также предоставить им следующие материалы (очевидно, для последующего использования ядер): «Десять холстов, да триста листов бумаги добрые болшие, которая толста, да двадцать два пятка лну мягкого малого, да восм ужищ лняных, по двадцати сажен ужищо… да восм коробок на ядра и на мешки, да осмеры возжи лычные, да двадцать гривенок свинцу, да восм овчин…»[62]

Проблемы, связанные с организацией снабжения большой рати обычными способами, только усугублялись присущими им, этим способам, органическими пороками. Возьмем, к примеру, «силное имание». Небольшие отряды, отправлявшиеся «в зажитье», подвергались опасности быть перехваченными неприятелем и уничтоженными (как это было, к примеру, в 1518 г. под Полоцком[63]), ибо, как отмечал И. В. Вуич, «фуражиры, хотя высылаются и вооруженными, но во время самой фуражировки, по необходимости должны разсеяваться на значительном пространстве, и потому не могут представить никакого сопротивления самым даже незначительным партиям неприятельским»[64]. И это уже не говоря о том, что фактически узаконенное мародерство неизбежно вело к падению дисциплины и боеспособности войска – так, в 1456 г., увлекшись грабежом Русы и отправкой взятых там «животов», московские дети боярские едва не проиграли сражение подошедшей новгородской рати[65].