Шпаргалка для грабителей - Валерий Гусев

– Говорил уже. – Папа зевнул. – Пока.

– Сейчас эта Муму опять заворчит «туда-сюда», – шепнул мне Алешка, когда мы спускались на первый этаж.

Не знаю почему, но Алешка очень часто называл Кистинтина то Герасимом, то Муму. Может, потому, что он был очень похож на дворника с музейной фотографии.

Но Муму не заворчала. Кистинтин, похрапывая, спал на своем рабочем месте. Живой воды напился.

– Давай ключи поснимаем, – предложил Алешка, – и где-нибудь спрячем.

– Зачем?

– А чтоб ему попало. Чтоб не спал на работе.

– Не пойдет, – возразил я. – Археологи придут с работы, а ключей нет.

– Жаль. – Алешка заметно огорчился. – Мне этот Кистинтин почему-то не нравится.

Мы вышли на улицу, и нас сразу охватил теплый и душистый летний вечер. И очень тихий, непривычно как-то. Не слышно ни машин, ни людей, ни музыки. И коз тоже не слышно. А над Б. Липовой поднималась круглая желтая луна. В ее свете городок казался таинственным и загадочным. Как сотни лет назад. Словно опять настало время домовых и колдунов с ведьмами.

– Ты думаешь, папа телевизор смотрит? – неожиданно спросил Алешка. – Он нас прогнал, чтобы по телефону секретно поговорить. – И мечтательно протянул: – Я бы подслушал.

А я бы нет. В такой волшебный вечер хорошо посидеть на лавочке у калитки старого дома и посмотреть, как все выше взбирается в небо красивая луна. И послушать, как иногда попискивают в гнездышках птицы – им ведь тоже, наверное, что-нибудь снится. Червячки, например, мухи. Или кошки.

– Размечтался? – прервал мои лирические мысли Алешка. – Пошли в эту самую «ца Пари». А то как полночь приблизится...

– В полночь я под одеялом буду, – решительно отрезал я.

– Как получится, – буркнул Алешка. – Пошли.

Старый отель в свете луны выглядел соответственно – загадочно и мрачно. Облупленные стены, черные провалы окон. Да там еще и подвал какой-то, с призраками повешенных утопленников.

– Не бойся, – весело сказал Алешка, – я сам боюсь.

И тут в дальнем окне первого этажа вспыхнул легкий дрожащий огонек. Мы разом отскочили к дереву, спрятались за его ствол, замерли.

Огонек подрожал на месте, а потом двинулся вдоль окон. Появляясь то в одном из них, то в другом, по очереди. Приближался к нам. Казалось, что внутри дома, как бы по длинному, во весь фасад, коридору, кто-то идет со слабым фонариком или со свечой.

Стало не только страшновато, но еще и интересно. Мы подобрались поближе. И увидели, что в доме, от окна к окну, и правда, неторопливо идет человек, держа перед собой свечу.

Он был большой и сильно пузатый. Он шел, задумчиво опустив голову почти что на свой круглый живот, заложив руки за спину...

Как – заложив?! Я даже подпрыгнул. Руки за спиной, а свеча... А свеча неспешно плывет перед ним, и чуть колеблется язычок ее огонька.

– Колдун! – шепнул мне Алешка. – Во дает!

Я Алешкиного восторга не разделял. Я был, как писали в старинных романах, во власти липкого страха. Похожего на ужас. Хотя, в общем-то, ничего ужасного не произошло.

Свеча погасла возле дверей подъезда. Послышался скрежет ключа в замке, дверь распахнулась, вышел из дома большой пузатый человек. Совсем не страшный. Он опять вставил ключ в скважину, теперь с внешней стороны двери, повернул его со скрипом, да еще и навесил большой ржавый замок. Все это было очень хорошо видно в ярком свете луны.

Отбрасывая на землю длинную черную тень, толстый человек обогнул фасад и остановился с торца здания, у входа в подвал. Спустился на несколько ступеней, опять загремел ключами...

Я не успел ухватить Алешку, как он уже оказался за спиной толстяка.

– Здрасьте, – смело сказал Алешка. – Это вы Максимыч? Который колдун?

Человек медленно обернулся, поднялся по ступеням и с высоты своего роста оглядел нас. И гулко проговорил:

– Какой я колдун? Я сторож.

– Но это вы всякие фокусы делаете?

– Фокусы в цирке делают. А вы кто такие?

– Дети Шерлока Холмса.

Он опять со своей высоты оглядел нас, одобрительно кивнул:

– Похожи. Особенно мелкий. Как звать-то?

– Алешка, – сказал я.

– Димка, – сказал Алешка.

Максимыч улыбнулся:

– Скорее – наоборот.

– Вы, что ли, очень умный?

– Прозорливый. Я вас насквозь вижу.

Похоже, он говорил правду. У него был такой взгляд... Добрый, но очень внимательный. И насквозь понимающий.

– А вот эта ваша свеча?.. Как она у вас... плавает?

– А кто ж ее знает? – Он опять улыбнулся. – Каждая вещь своей жизнью живет. Ты, главное, ей не мешай.

Что-то знакомое послышалось в его словах. Далекое что-то... Почти забытое... Вспомнил! Когда Алешка был совсем маленький, он однажды замучил нас всех одним вопросом: «А стул, например, он про себя чего-нибудь думает?» Кажется, мы тогда не только не смогли ему ответить, но даже и не поняли, что он имеет в виду. Лишь папа уставшим голосом пробормотал: «Философ!»

Вот и тут что-то похожее. «Каждая вещь своей жизнью живет». И, наверное, думает. Интересно, что думает о нас тот же стул, который мы небрежно пинаем ногами и теми же ногами становимся на него, если надо что-нибудь с верхней полки достать. Ум за разум зайдет!..

– А вы, вообще-то, откуда взялись? И что здесь делаете?

– Взялись из Москвы, – ответил Алешка. – Приехали немного отдохнуть и с преступностью побороться.

Максимыч покивал с одобрением:

– Вот и ладно. А то без вас нам никак. Спать-то вам не пора?

– Не, – ответил Алешка. – Мы до утра свободны.

– Ну, заходите, коли так. Чайком погреемся.

– Клад поищем, – в тон ему добавил Алешка.

– Никакого тут клада нет, я все уже обыскал.

Максимыч спустился к подвальной двери и, погремев ключами, распахнул ее. За дверью была темнота.

– Электричество отключили, – объяснил Максимыч. – Но мы обойдемся. Заходите.

Мы вступили за ним в темноту. Но темнота была не долго. Одна за одной вспыхнули свечи в подсвечниках и керосиновые лампы. Стало светло и уютно. А вот как их Максимыч зажег, мы и не заметили. Во всяком случае спичками он не гремел и об коробок ими не чиркал.

А подвал у него был хороший. Длинный, сводчатый, весь в каких-то трубах. Но очень обжитой. Особенно там, где было светло от свечей и ламп. Тут было все, что нужно для нормальной жизни: кровать, стол и столик, кресло и стулья, всякие шкафы и шкафчики. А больше всего было книг – и на полках, и на столике, и даже прямо на полу.