Шпаргалка для грабителей - Валерий Гусев

– Вы здесь живете? – спросил Алешка. – У вас нормального дома, что ли, нет?

Максимыч помолчал немного, поставил на газовую плитку чайник.

– Я здесь не живу, – медленно проговорил. – Я здесь сторожу и охраняю.

– От кого? – Алешка сделал круглые глаза.

– От врагов, – спокойно объяснил Максимыч. – Садитесь к столу, попьем чайку, и я вам что-то расскажу...

В подвале было тихо. Изредка принималась нежно журчать вода в трубах, где-то в дальнем конце она мерно и звонко капала, будто терпеливо отсчитывала время. Потрескивали фитильки свечей, попахивало керосином от ламп. На каменных сводах колебались наши неузнаваемые тени. В темном углу послышался и стих непонятный шорох.

– Гимназистка? – шепнул Алешка. – Которая на веревке утопилась?

– Это Машка, – объяснил Максимыч. – Крыска местная. Мы с ней дружно живем. Сейчас она с вами освоится и ужинать придет. – Максимыч поставил на стол тарелку с мелкими самодельными сухариками и разлил по кружкам чай. И начал свой рассказ:

– Колдовать я начал еще в детстве...

– А кто вас научил? – сразу же перебил его Алешка.

– А никто не учил, сам научился... – Тут Максимыч на мгновенье призадумался и сказал: – А, наверное, Чайник меня научил.

– Чайник – это колдунская кличка такая? – опять врезался Алешка.

– Чайник – это Чайник, – веско сказал Максимыч. – Не перебивай.

– Я постараюсь, – пообещал Алешка.

– Край у нас вообще замечательный, – как-то мечтательно продолжил свой рассказ Максимыч. – Светлая речка, березовые рощи, а вдали за рекой сохранилась липовая роща. Там в стародавнее время лыко драли...

– За что? – подскочил Алешка.

– Что за что? – уставился на него Максимыч.

– За что этого Лыкова драли? За крепостное право?

Максимыч усмехнулся, покрутил головой, а тень его головы за его спиной вообще возмутилась, даже какая-то лохматая стала.

– Не «Лыков», а «лыко». Внутренний слой коры молодых липовых деревьев. Из лыка лапти плели.

– А... Знаю. В музее видел. Вы не отвлекайтесь, гражданин Максимыч.

– Он с отцом так же разговаривает? – повернулся ко мне гражданин Максимыч.

– Не. Батя у нас полковник милиции. От него влететь может.

– Я не полковник милиции, но от меня тоже влететь может. Береги уши.

Алешка схватил себя за ухо и немного подергал. И ничего бы в этом особенного не было, если бы не изумленный Алешкин взгляд. В этом взгляде было много чего: и безмерное удивление, и остренькое беспокойство, и дикий восторг. Максимыч хмыкнул.

– Ну вот, – продолжил он, – места у нас замечательные, полные всяких чудес и удивительных людей...

– Мы их видели, – не удержался я. – В музее. Даже полтора певца. – И непроизвольно подергал себя за ухо.

Максимыч словно не заметил этого. А мне стало ясно, что и Лешка, и я дергали себя за уши не по собственному желанию. Даже вопреки ему.

– Так вот, самое большое чудо – это небольшая гора...

– «В ней глубокая нора», – продолжил Алешка. – Знаем, проходили эту сказку.

– А ведь ты угадал. В этой горе – пещеры. В детстве это было самое наше любимое место. Мы излазили эти пещеры все до единой. Там было много интересного...

– Скелеты всякие, – кивнул Алешка. – Черепа беззубые. Черепки треснутые.

– Не было там никаких треснутых черепов и никаких беззубых черепков.

– А что было?

– А вот! – Максимыч достал из ящика стола здоровенный кинжал.

– Ни фига себе! – Это у нас у обоих вырвалось.

– Это еще что. – Максимыч был доволен эффектом, как пацан. – А вот это поинтереснее будет. – И он положил на стол какую-то хитрую железную загогулину. Один конец у нее был острый, а другой расщепленный – вроде двузубой вилки.

– Что за фишка? – Алешка повертел ее в руках. – Мясо, что ли, ею из супа выковыривать?

Тут я почувствовал какое-то движение по моей штанине. Скосил глаза и обомлел. По моей ноге не спеша взбиралась серенькая крыса. Я замер, а она деловито перебралась с меня на стол, подергала носиком и пошевелила усиками в мою сторону. Припала на лапки возле тарелки с сухариками. Обнюхала их, выбрала по вкусу, отнесла один на край стола и принялась ужинать.

– Признала вас, – одобрительно пробасил Максимыч. – Кушай, Машка, кушай.

– Можно ее погладить? – спросил Алешка.

– А когда ты ешь, тебе нравится, если по головке гладят?

– Ладно, я потом ее поглажу. А вы про вилку доскажите.

Максимыч начал объяснять издалека:

– Эти пещеры получились, потому что из горы в древности добывали белый камень для строительства городов. Там, в этих каменоломнях, работали наши древние липовчане.

– В темноте, что ли?

– А ты умный мальчик, – сказал Максимыч.

– А то! Этой штуковиной свет добывали, я сразу догадался.

– Ага, – усмехнулся Максимыч, – выковыривали из кастрюльки с супом. Но ты не очень ошибся. Вот этот острый конец вбивали в камень, а в расщепленный вставляли лучину. Понятно?

Ответить мы не успели. Ступени у входа загромыхали под чьими-то тяжелыми шагами, и в подвал ввалились двое крепких парней.

– Здорово, Макс! – прогремел тот парень, что поплечистей.

А тот, который пожиже, достал из-за спины дубинку и стал похлопывать ею по ладони.

– Ты чего застрял-то? Грузчики нужны? Давай-ка по-быстрому собирай шмотки и на выход – машина подана.

Мы с Алешкой не сразу врубились в ситуацию. Да и Максимыч как-то странно повел себя. Будто он тоже наивно не понимал, в чем дело. Даже глазами хлопал.

– Ну чо расселся? Чай пьешь? А большие люди ждут, когда ты здание освободишь. Скоко надо говорить?

– Чего говорить-то? – Максимыч развел руками в недоумении. – Я тут живу вообще-то.

– Ты вообще-то живешь, пока мы тебя терпим. По-хорошему. – Парень вдруг пнул ногой стол, на котором задребезжали кружки и выплеснулся из них недопитый чай. А второй парень зачем-то опрокинул стоящее на табуретке у дверей ведро с водой. – Давай, Макс, выкатывайся. У Геры из-за тебя изжога началась.

– Пошел вон! – вдруг вскочил Алешка. – Я щас отца позову!

– Заткнись, щеня! Зови хоть деда!

Тут Максимыч приподнялся и встал во весь свой большой рост и выпятил вперед свое большое пузо.

– Детей, – сказал он, – обижать нельзя. Это строго наказуется. Смотри сюда!

И, как ни странно, парень его послушался. И уставился на здоровенный старинный кинжал, который в лужице пролитого чая спокойно лежал на столе.