Детская книга - Борис Акунин

В Савойе братья догнали войско графа Гуго Вермандуа, сынакиевской принцессы Анны Ярославны (он первым из принцев выступил в СвященныйПоход), и были взяты простыми пехотинцами.

Миновало три года маршей, боев и лишений, прежде чемогромная крестоносная армия – 12 тысяч пеших воинов и 12 сотен конных рыцарей –достигла стен главного города земли Иерусалима.

Петер пал от турецкой стрелы в Анатолии, Клаус умер от жаждыво время страшного броска через безводную фригийскую пустыню, зато Тео осталсяжив и превратился из тонкокостного юноши в обожженного солнцем воина, уверенноступавшего по земле крепкими кривоватыми ногами.

Он давно покинул отряд чересчур осторожного графа Гуго иприсоединился к храбрецам лотарингского герцога Годфруа, под знаменем которогостяжал славу и богатство: боевого коня, на которого садился только в деньцерковных праздников, да хорошие доспехи, да мула с поклажей.

За славный бой близ Дорилеи великий Годфруа пожаловал Тео врыцари и подарил золоченые шпоры, снятые с одного из павших. Теперь сынкопейщика именовался «мессиром де Дорном» и вел под своим сине-красным значкомотряд из тридцати пяти лучников.

Охваченное благочестивым нетерпением, крестоносное войскосразу же ринулось на штурм, но гарнизон арабского военачальника Ифтикара стоялкрепко, и многие христиане в тот день сложили головы под неприступными стенами.Одни говорили, что нельзя было идти в священный бой 13 числа, да еще впонедельник. Другие сетовали, что надо было построить осадные башни и запастисьдостаточным количеством лестниц.

Почти достигнув цели, армия оказалась на пороге гибели.Деревни вокруг были разорены, немногочисленные колодцы отравлены, доспехи такраскалились под июньским солнцем, что кожа покрывалась волдырями, а из Египтана выручку осажденным спешила огромная сарацинская армия. Горячий ветер изпустыни сыпал в глаза песок и пах смертью.

Но Годфруа и прочие полководцы не пали духом, потому чтовера их была велика, а сил отступать к морю все равно уже не осталось.

Крестоносцы построили три перекатных башни. Потом все –принцы, рыцари, простые воины – обнажив головы и разувшись, с пением молитвобошли вокруг города. Сарацины смотрели с высоких стен на скопище воющихоборванцев и покатывались со смеху.

Штурм начался в ночь со среды на четверг.

В трех местах к стенам подползли деревянные башни, изакипела битва. Осаждающие дрались весь день и половину ночи, но так и несумели перекинуть на стену хотя бы один мостик.

Ночью, незадолго до рассвета, рога затрубили отступление.Мусульмане, торжествующие победу, но тоже выбившиеся из сил, потянулись наночлег, оставив лишь дозорных. И тут, будто и не было целого дня изнурительныхбоев, крестоносцы разом повернули и одним махом вновь вскарабкались на башни.

Тео и его лучникам было назначено сидеть на той из них, чтоштурмовала Иерусалим с севера. Много часов они стреляли по защитникам черезбойницы. Но когда храбрый Литольд де Турне первым перескочил на крепостнуюстену, Тео, не совладав с жаром в крови, бросился за ним, и лучники хлынули засвоим командиром, обгоняя неповоротливых латников.

В грудь Тео, защищенную не железной кольчугой, а всего лишькожаным панцырем, ударил камень из пращи. Рыцарь упал без чувств и не видел,как бежали охваченные ужасом защитники крепости.

Должно быть, Господь пожалел родоначальника фон Дорнов:из-за ушиба Тео пролежал три дня и поэтому не участвовал в страшной резне,опозорившей христиан на весь восточный мир.

Когда же Тео поднялся, герцог за храбрость дал ему награду –право выбрать в вечное владение любой надел длиной и шириной в две тысячилоктей, если земля под стенами Священного Города, а если в отдалении, то длинойи шириной в час скачки на свежем коне.

Тео, конечно, захотел участок поближе к Гробу Господню.Однако, пока он оправлялся от раны, вся хорошая земля досталась другим, и емупришлось довольствоваться голым трехглавым холмом, на который никто непозарился. Холм этот находился к северо-востоку от Храмовой Горы, в двух полетахстрелы от городской стены, и отчего-то пользовался у местных жителей дурнойславой.

Не раз и не два обошел рыцарь де Дорн свою долю СвятойЗемли, прикидывая, может ли тут быть вода. Непохоже: земля была ссохшаяся ирастресканная, без единой травинки.

Один из его лучников, Жан-Ноздря, обладал драгоценнымталантом чуять под землей воду. Этот дар не раз спасал товарищей от мучительнойсмерти в иудейских горах, на первый взгляд совершенно безводных, но на самомделе изрытых подземными источниками. Вот и теперь вся надежда была на Жана.

Он долго ходил вокруг подножия и по склонам, держа в рукахветку терновника, который чуток на влагу.

Сначала Ноздря лишь качал головой. Потом заметили, чтолучник все время возвращается к одному и тому же месту – самой высокой и самойлысой из трех вершин, на которой даже колючки не росли.

– Может, там что-то есть, не знаю, – неуверенно пробормоталЖан и пожал плечами, сам понимая, что на макушке холма воде взяться неоткуда.

Делать нечего, Тео велел рыть. И сам тоже взялся за кирку.Такое у него было правило: всегда делать то же, что делают его люди. Может,из-за этого правила лучники и полезли за ним на иерусалимскую стену, надкоторой витала смерть.

Врылись на три локтя, на пять, на десять. Почва оставаласьсухой, и Тео уже хотел под каким-нибудь предлогом отослать Ноздрю подальше,чтоб товарищи с досады не переломали ему кости.

Но тут из земли показался кусок дерева, очень старый и дотого задубевший, что заступ не оставил на нем даже вмятины. Откуда бы здесьвзяться дереву?

Стали рыть дальше.

Деревяшки попадались еще, и такие же крепкие, а воды всё небыло.

Де Дорн в очередной раз ударил киркой по глине, и емупоказалось, что из-под ног брызнули искры – будто из-под кузнечного молота нанаковальне.

Рыцарь наклонился, разгреб рукой пыль и увидел что-томаленькое, круглое, переливавшееся всеми цветами радуги.

– Что же это было? – нетерпеливо воскликнул Ластик, потомучто профессор замолчал.

– Райское яблоко.

– Это из которых бабушка варит варенье? – недоверчивоспросил шестиклассник.

У бабушки на даче райских яблок было полным-полно. По виду ивкусу они совсем как настоящие, только маленькие, будто игрушечные.