Стеклянные дома - Франческа Рис

столовой, ее смена заканчивалась без четверти два, и на вторую половину дня она брала подработку домой – шила шторы по заданию местной швеи. Когда Гет думал про то время, ему вспоминалась материя, расстеленная по всему полу, и запах хлопка. Он видел маму: тогда еще молодая, с падающими на лоб рыжими от хны волосами и с зажатыми в зубах булавками, она ползала на коленях по метрам подсолнухов «Провансаль», алых маков или скромных дешевеньких незабудок. Он видел бархат, кисточки бахромы, подхваты для штор – мама разрешала им с Мег помогать, сплетая толстые тряпичные колбаски в косы.

Первой Талиесином заинтересовалась Меган. Перед началом десятого класса он вернулся с каникул изменившимся: из чахлого хиппи-проповедника превратился вдруг в местного Курта Кобейна. Стал красить ногти черным лаком и подводить глаза. Парни, заметив, что девочки начали им интересоваться, перестали над ним прикалываться.

Когда Мег впервые отвела Гета в Тауэлван, дверь открыла мать Талиесина, Марго. Как утверждала Олуэн, Марго была художницей. Ей было под пятьдесят – старше, чем Фиона и Джеки, – но выглядела она отлично. Гет тогда еще не знал, что выглядеть отлично гораздо легче, когда у тебя водятся деньги, – просто среди его знакомых деньги ни у кого не водились. Он не знал, что гораздо легче выглядеть молодо (даже несмотря на бесконечные сигареты Senior Service, которые она начала курить еще в художественной школе), если тебе не доводилось ночи напролет ломать голову над тем, чем оплатить аренду или очередной счет за коммунальные услуги. У Марго Йейтс были густые черные волосы, гладкая алебастровая кожа и холодные серые глаза. Раньше, встречая ее в городке, Гет не осознавал, что она красива, – все из-за идиотских нарядов, которые она носила: мешковатые мужские штаны – вельветовые или из клетчатой шерсти, водолазки и рабочие ботинки.

– Вы, я так понимаю, к Талу? – произнесла она своим грудным прокуренным голосом. – Ну так входите, мы не кусаемся.

Он пропустил Мег вперед, и, когда мать Талиесина сделала шаг в сторону, их взорам открылась огромная картина, висящая у нее за спиной. Гет не сразу сообразил, что на ней изображено, а когда понял, воровато отвел взгляд и уставился на собственные промокшие кроссовки, уповая на то, что никто не заметил, как он посмотрел на картину. Он присел на корточки, чтобы разуться, но перед мысленным взором снова встал образ пары мускулистых тел, сцепившихся друг с другом, копны темных волос у женщины вокруг головы, и точно таких же – у нее между бедер, живая саднящая алость ее пальцев ног, его колен и их кутикул, отталкивающе преувеличенные мышцы и жилы.

– Ой, солнышко, не разувайся, – сказала Марго. – У нас тут настоящая свалка.

Он откашлялся.

– А. Ладно.

Выпрямился, стараясь не смотреть на картину. Вместо этого заставил себя встретиться глазами с Марго, и в голове снова возникло увиденное: образ Марго, которая лежит вот так, распростертая на полотенце, под мужчиной с такими болезненно напряженными лопатками, и он подумал: «О Боже, только не сейчас, пожалуйста, сделай так, чтобы я сейчас об этом не думал». Но как же ему было об этом не думать, если у них на стене в прихожей висит в буквальном смысле порно?

– Гет, – резко окликнул его голос Мег. Она улыбнулась с фальшивой веселостью и дернула головой в сторону коридора, по которому – слава Богу – удалялась Марго. – Ты чего такой странный?

– Ты картину видела?

– Гет, это искусство. Эгон Шиле.

– Что за хрень такая – эганшиле?

Марго как ни в чем не бывало окликнула их из комнаты в дальнем конце коридора.

– Ребятки, Тал, видимо, еще в студии с отцом. Но вы пока идите сюда, ладно? Хотите чая или еще чего-нибудь?

В ярко-желтой кухне радиоприемник антикварного вида распылял классическую музыку. Огромный обеденный стол был завален бумагой, книгами, грязными тарелками, оставшимися с обеда, а обед-то уж точно закончился несколько часов назад. В воздухе витал запах готовки. На чугунной плите варился внушительный чан бульона. В кресле у плиты сидела сестра Талиесина и изучающе осматривала вновь пришедших.

– Олуэн, ну-ка оторви задницу от кресла и сделай чай, – сказала ей мать.

– Я тебе не прислуга.

– Тебе двенадцать. Ты моя рабыня.

– Вот возьму и позвоню в детскую службу поддержки!

– Отлично. Давай звони. Пусть приедут и избавят меня наконец от тебя! – Марго, будто ища у них поддержки, бросила в сторону Гетина и Меган исполненный праведного гнева взгляд, и на мгновенье оба с восторгом почувствовали себя гораздо старше, чем на свои пятнадцать. – Садитесь, ребятки. Тал скоро будет.

– Что он делает в студии? – спросила Мег.

Гета страшно бесило ее подхалимство, но он был благодарен за то, что Мег взяла на себя тяжелую задачу общения, позволив ему просто смотреть и слушать и, что важнее всего, не поднимать головы. Над плитой висело еще несколько картин с обнаженкой. Нет, ну теперь понятно, почему Тал такой неадекватный. Эти над плитой были оригиналы, нарисованные углем. Большие. Какие-то неаккуратные. Гет подумал тогда: интересно, не Марго ли их нарисовала.

– А, да просто позирует Дэйву, для его новой серии.

– И они ему за это даже не платят, – вмешалась Олуэн. – Вот это и есть использование рабского труда.

Марго покачала головой.

– Олуэн читает какую-то книжку про Джессику Митфорд[11] и поэтому стала ужасно политически подкованной.

Мег учтиво улыбнулась, будто понимала, о чем речь, и Гетин, как бы благодарен ей ни был, в этот момент просто возненавидел ее. Он с еще большим усердием сосредоточился на изучении листов бумаги на столе, чтобы избежать позора, которым неизбежно обернется его разговор с Марго или даже с Олуэн. Не хватало еще, чтобы его выставил идиотом ребенок. Зачесалось в горле, и Гет напряг всю свою волю, чтобы не закашлять. Ему хотелось, чтобы от него не слышали ни единого звука. Хотелось, чтобы его вообще не замечали. Он взял со стола открытку, перевернул и вздрогнул. Это был очередной угольный набросок, на сей раз – мужского лица, растянутого в крике.

– Это вы нарисовали? – неожиданно для себя произнес он вслух.

Марго, которую он прервал на середине фразы, замолчала и улыбнулась.

– Нет. Это из музея. Автопортрет Макса Бекмана.

– А, понятно. Угу.

Он почувствовал, как жар со всего тела стекается к лицу, зуд в горле усилился. Конечно, он понимал, что это репродукция, он же не тупой. Просто подумал, что, может, это репродукция чего-то, что сделала Марго. Он ощущал на себе взгляд Олуэн и, хотя твердо держался решения не встречаться с ней глазами, ничуть не сомневался: она над ним смеется.

– Нравится? – спросила Марго.

– Жутковато. Но нравится, да. Круто.

– Возьми себе.

Лицо опять обожгло.

– Я… Да нет…