Ты любишь науку или нет? - Генрих Книжник

Дома ему сказали, что уже два раза звонил Алеша и просил позвонить, как только Витик придет.

«Какой еще Алеша? — вяло подумал Витик. Ни с кем разговаривать не хотелось. — Да ведь это Фуня, он же на самом деле Алеша!» — вспомнил Витик и набрал Фунин номер.

Тот взял трубку и сразу закричал:

— Я все понял! У нас ничего и не могло получиться! Мы пускали искру через готовый непроходимый воздух, а надо ставить такой воздух у нее на пути, когда она уже вылетела. — Голос у Фуни был опять бодрый и уверенный.

«Надо же, как просто! — подумал Витик. — Действительно: чувствует, что может, — летит; чувствует, что не может, — не летит. А вот подловить ее, когда она уже вылетела… Только как это сделать?»

— И давай немедленно ко мне, — включился он в Фунин монолог.

— Уже поздно, Фуня, и не пустят меня, — сказал Витик. — И есть я хочу, и уроки не сделаны…

— Ты не любишь науку, — заявил Фуня. — Тогда завтра обсудим. А сегодня — думай. Пока.

Настроение чуть-чуть улучшилось. Витик пошел мыть руки. «А как искра чувствует, можно ей лететь или нет? — мелькнула мысль. — Ладно, спрошу потом у Фуньки».

Утром, войдя в класс, Витик сразу наткнулся на Фунин вопросительный взгляд и покачал головой. Фуня вздохнул и отвел глаза.

«Тоже ничего не придумал», — понял Витик.

— Ну как успеть подставить ей какое-нибудь препятствие? — уныло произнес Фуня, когда Витик сел на свое место рядом с ним. — Она знаешь как быстро летит? Ужас! Папа сказал, метр она пробегает за одну тысячную секунды, а между шариками машины расстояние еще меньше раз в пять. За две десятитысячных, значит…

— За сколько?! — переспросил Витик.

— За две десятитысячных, — повторил Фуня упавшим голосом. До него тоже дошло, что и за целую секунду мало что можно успеть сделать, а уж за две десятитысячных…

Англичанка вошла в класс, все встали, Фуня и Витик тоже поднялись, почти не замечая происходящего вокруг.

«Тут что-то не так, — думал Витик. — Десятитысячная — это и увидеть не успеешь, а мы искру видели и слышали, как она жужжала».

— Не может быть! — зашипел Фуня у Витика над ухом. — Мы искру видели? Видели. Даже ее цвет разобрали: когда — синий, когда — красный с синим… Не-ет, я все понял: проскакивает она, может быть, и быстро, но потом висит некоторое время, как мост, пока электроны не перебегут с одного шарика на другой. Или с тучи на землю. Она долго висит, целую секунду наверное… Здорово! Вот тогда и можно успеть сунуть что-нибудь у нее на пути.

— Замороженную трубу!

— Замороженную вату! В ней много холодного воздуха, и она мягкая.

— Привязать вату за веревочку, и когда искра ударит — дернуть, чтобы встала на пути. Или пружину с курком, как в пистолете…

— А если папиросную бумагу?

— Точно! А если будет плохо пропускать, намочим ее…

— Ура! — воскликнул Фуня.

— Афонин! Что за крик?! Выгоню из класса! — возмутилась англичанка.

На следующем уроке родилось несколько новых вариантов Эксперимента. И опять, переписываясь и перерисовываясь с Фуней, Витик испытывал радость от безмолвного взаимопонимания, когда один взгляд, нарисованный значок, пожатие плечами говорят больше, чем сто слов с другим человеком. «Вот Дуба, например, — думал Витик. — Ему говоришь, втолковываешь, он вроде и слушает, и соглашается, а потом как скажет что-нибудь, и сразу ясно, что услышал он совсем не то, что ты хотел ему сказать. Или Элька… — Витик непроизвольно вздохнул. — А вот Малька — та понимает, если только не обижается своими дурацкими обидами. А может, это она мне хочет что-то такое объяснить, а я не понимаю, оттого и обижается? Кстати, где она, не заболела ли после вчерашнего? А, вон она, к Тоньке пересела, беседуют. И Ниночка-Мыша аж спиной к Чучундре повернулась, из своей парты вылезла, их слушает. И на нас с Фуней зыркает. А разговор-то серьезный, не охают, не хихикают… Интересно о чем?»

— Смотри, — обратился он к Фуне. — Совсем страх забыли. Сейчас Чучундра им даст…

— Ага! — развеселился Фуня. — Кстати, почему она — Чучундра?

— У нее имя-фамилия подходящие: Чучурина Александра Андреевна. Ну вот, дождались.

— Сельцова, Валеева, Сторбеева, дневники ко мне на стол быстро! — скомандовала учительница.

Мыша, Малька и Тонька с воплями: «За что?!» и похоронно-укоризненными лицами, едва шевеля руками, стали доставать дневники.

— Ничего, — прокомментировал Витик. — Это она пугает. После уроков поназидает и отдаст. Интересно, о чем это они говорили, так увлекшись?

— Погоди, — сказал Фуня. — А если попробовать так.

Он начал рисовать, и Витик тут же забыл о Мальке, Мыше и Тоньке.

В тот вечер, идя к Фуне, Витик очень волновался: предстояло знакомство с дедом. Фуниных отца и маму Витик уже знал. Они были веселые, симпатичные, в очках и джинсах и не очень похожие на Фуню. Зато дед был вылитый Фуня, только старый и волосы белые, лежачие, а не черные и стоячие, как у Фуни. И лицо не сердитое и озабоченное, а какое-то очень усталое. Он был маленький, худой, чуть согнутый, но когда вошел в Фунину комнату, Витик сразу понял: настоящий академик.

Поначалу Витик очень стеснялся и помалкивал, предоставив Фуне излагать их общие разработки, но потом как-то забыл, что дед знаменитый академик, и втянулся в разговор.

С дедом было ужасно интересно, хотя сам он говорил мало, а только улыбался, поднимал брови, хмыкал, качал головой. Все равно было видно, что и ему интересно с ними, хотя он в физике знает, наверное, все, а Фуня — почти ничего, не говоря уже о Витике.

Когда они изложили все свои проекты и идеи, как остановить молнию или искру на лету, дед весело посмотрел на них и сказал:

— Ну что ж, фантазия есть, а это важно.

И тогда Витик неожиданно для самого себя спросил:

— А откуда искра знает, сможет она пролететь этим путем или не сможет? — и испугался: вдруг его вопрос очень глупый, ведь дед привык только к самым умным вопросам.

— Ну как же… — начал Фуня и растерянно замолк.

Дед вдруг коротко и остро взглянул на Витика, и Витик, сам не зная почему, почувствовал такую гордость, что едва удержался, чтобы не расплыться в улыбке от уха до уха.

— Когда вы вертите колесо электрической машины, электричество накапливается на одном из электродов, то есть на одном из шариков, и меняет свойства пространства вокруг себя… — Дед говорил неторопливо и серьезно. — Мы не видим и не слышим этих изменений, разве что неосознанно чувствуем их.

«Точно! — подумал Витик. — Когда долго крутишь, а искры все нет, что-то чувствуешь и на голове волосы шевелятся».

— Это свойство называется напряженностью электрического поля, — продолжал дед. — Как только напряженность окажется достаточной, искра прорвется к нулевому электроду. В разных условиях для прорыва требуется разная напряженность. В сухом воздухе, например, нужно накопить на разряднике больше электричества, чтобы проскочила искра или молния, во влажном — меньше…