Фермуар последней фрейлины - Наталья Александрова

— Ага, и куда же они делись, эти сережки? — в словах человека в кресле Сергей уловил несомненный интерес.

— Они… их больше нет… — Сергей опустил глаза. — Когда мы разводились, еще до того…

— Так, говори толком, не мямли! — человек рявкнул не хуже своих доберманов, так что Сергей мимолетом удивился, откуда такая сила в таком тщедушном теле.

Но тут же испугался своих мыслей.

— Их забрали эти… люди Николая Николаевича, тогда, два года назад. Ну, когда приходили долг требовать.

— Так, значит, ты отдал единственную ее память от прабабки, фамильную вещь, этим отморозкам? Замечательно. И после этого он еще удивляется, что жена его выгнала. Интересный человек! Кто такие, говори быстро!

— Толик Хромой, Вася Беленький и Свищ! — торопливо отбарабанил Сергей, радуясь, что может хоть что-то вспомнить. — Только они теперь на Николая Николаевича больше не работают, там теперь Федя Паук заправляет.

— Разберемся! — посулил человек в кресле.

— А сережки Толик забрал, у него кличка Хромой, потому что фамилия Хромов, — торопился Сергей.

— С тобой пока все, — сказал хозяин оранжереи, — значит, сейчас пойдешь домой и будешь синяки на физиономии лечить. И себя в приличный вид приводить. А то если как сейчас, от тебя и шлюха вокзальная убежит, не то что женщина порядочная. А потом пойдешь к своей бывшей жене мириться. Что хочешь делай — уболтай, в постель уложи, но чтобы она тебе полностью доверяла. И рассказала о своей семье все, что знает. И что не знает тоже.

— Да как же я? Может, она меня не примет!

— А ты уж расстарайся, — жестко сказал человек в кресле, — уж найди к ней подход. Все-таки два года на ней женат был. И моли Бога, чтобы мои люди те сережки отыскали. Вот если ты серьги фамильные ей принесешь — тогда она тебя примет. А пока приведи себя в приличный вид — чтобы руки не тряслись и глаза не бегали. Да не вздумай опять играть! Я ведь все равно узнаю, и тогда не думай, что тебя просто пристрелят там или придушат. Я тебя вон этим отдам, — он кивнул в сторону доберманов, — а они — звери обученные. Знают, как человека на куски порвать, чтобы он до конца в сознании оставался.

В глазах ближайшего добермана появилось мечтательное выражение, очевидно, он кое-что понял в речи хозяина. Ну да, говорят, собаки понимают человеческую речь.

— Ну все, закончили. Пойдемте, мальчики! — тщедушный, но смертельно опасный человек развернул кресло и поехал прочь.

«Мальчики» синхронно гавкнули на прощание и потрусили следом за хозяином.

На горизонте таяли далекие вершины крымских гор. Пароход «Таврида» медленно удалялся от родных берегов, унося в неизвестность последние осколки некогда великой страны. Как Ноев ковчег, он вез на чужбину бок о бок чистых и нечистых — светских дам в шляпках, знавших лучшие времена, бывших сенаторов и камергеров, фабрикантов без фабрик и генералов без армий, монахов-черноризцев — и одесских аферистов, вороватых интендантов врангелевской армии, угрюмых анархистов с пылающими глазами, головорезов из корпуса Шкуро в волчьих папахах. Разведя костер прямо на палубе, чеченцы из Дикой дивизии жарили шашлык — а чуть в стороне от них несколько монахов вкушали скромную пищу с видом священнодействия.

Гражданская война подходила к концу, и всем этим людям не нашлось места на бескрайних просторах умирающей империи. Что их ждало впереди? Бог весть…

Возле фальшборта стояла, не сводя взгляда с удаляющихся гор, высокая дама с гордой, царственной осанкой. Чуть поодаль от нее господин в черной паре и черном же котелке вполголоса инструктировал тщедушного типа в клетчатом сюртуке, с торчащими вперед, как у кролика, гнилыми зубами.

— Вон та дама, что стоит у борта. Вещички прошерсти как следует, ну, тебя учить не нужно.

— Само собой, вашество! — шепелявил кролик. — Не извольте беспокоиться, мы таким делам обучены!

— Ты знаешь, что мне нужно, остальное можешь забрать себе.

— Это уж как водится!

Высокая дама обернулась, окликнула девушку в простом платье, с забранными в тугой узел светлыми волосами, кое-как прикрытыми узорчатым полушалком:

— Дуняша, подай мне, пожалуйста, нюхательную соль!

Девушка встала с сундучка, на котором до того сидела, открыла небольшой кожаный саквояж с монограммой, достала из него тяжелый синий хрустальный флакон с нюхательной солью, шагнула к госпоже, протягивая ей флакон. Дама вытряхнула на ладонь несколько белых кристаллов, поднесла к лицу.

В это время возле оставленного сундучка возник небритый кривоногий тип в потертом гороховом пальто, воровато огляделся по сторонам. Но на него коршуном налетел господин в клетчатом сюртуке, принялся лупить по спине тростью:

— Ты что, сиволапый, задумал? Ты что себе вообразил? Сейчас я только свистну — и тебя за борт выкинут! Это тебе не у большевиков, тут старые порядки!

Гороховый тип по-бабьи ойкнул и испарился. Дуняша кинулась к сундучку. Клетчатый господин поправил кошачьи усики и проговорил умильным голосом:

— Не извольте беспокоиться, барышня, я за вашими вещичками пригляжу! Тут такие персонажи попадаются — мама не горюй! Так что нужно все время быть на чеку, хе-хе.

— Спасибо вам, сударь, — девушка смущенно улыбнулась, — очень вам благодарна.

— А вы, значит, при той даме состоите? — не унимался клетчатый господин. — Кажется, мне ее личность знакома… Это не первой гильдии купчиха Сазонова?

— Нет, сударь, вы обознались.

— Что ж, это бывает, чтобы обознаться, хе-хе. А вас как же зовут, барышня?

— Евдокия.

— А по батюшке?

— Степановна.

— Очень приятно, Евдокия Степановна. А я буду Шнурков… Никодим Тимофеевич Шнурков.

— Очень приятно, господин Шнурков…

Впрочем, Дуняше вовсе не нравилось новое знакомство, не нравилась назойливость клетчатого господина, не нравились его пошлые манеры, его слащавая, галантерейная интонация, его наглые кошачьи усики и торчащие вперед кривые зубы. Она чувствовала исходящую от него неясную угрозу, но не могла его отшить после случившегося. Господин же Шнурков вовсе не собирался уходить, он желал укреплять завязавшееся знакомство.

— У вашей госпожи нет каюты? — Он озабоченно наморщил низкий лоб.

— Какая уж тут каюта! — вздохнула Дуняша. — Спасибо, на корабль попали…

— Такая дама не может находиться на палубе! Сейчас мы что-нибудь придумаем…

Наконец он исчез.

Дуняша вздохнула с облегчением, не рассчитывая более увидеть назойливого господина, она сочла, что пустой разговор о каюте — всего лишь приличный повод для исчезновения. Какие уж каюты на битком набитом пароходе…