Оптинские дневники - Ольга Рожнева
Шрифт:
Интервал:
Утром Зинка проснулась рано, а тётя Даша уже возилась у печки – ложилась ли она вообще? Когда только и успела – оладушек нажарила, с собой целый пакет дала. Попили чаю, а потом пошли на вокзал. Тёте Даше было ещё рано идти на работу, но ей почему-то очень захотелось проводить Зинку, и она ради неё пошла на вокзал. Шли, держась за руки по скользкой, обледеневшей дорожке в синем апрельском сумраке, и им было хорошо рядом. Тётя Даша очень походила на тётю Марусю, не внешне, а так – Зинка не умела сказать, но чувствовала это душой.
Прощаясь, тётя Даша сказала:
– Ты ведь запомнила, где я живу – так? Если что – ко мне придёшь… Чего-нибудь придумаем… Ну, не грусти. Милая ты моя… Ничего… Яко отец мой и мати моя остависта мя, Господь же восприят мя… Господь хранит младенцы, сира и вдову примет… Не поняла? Ничего… За битого трёх небитых дают… Это-то поняла?! Ну вот – улыбнулась наконец… С Богом, девонька милая моя!
Матырино было довольно большим селом. В центре автобусная остановка, магазин, школа, а от центра шли несколько улиц: Мира, Сельская, Щербакова. Зинка не хотела ни у кого спрашивать дорогу, не хотела, чтобы знали, к кому она приехала, вдруг назад придётся тут же топать, чтобы не глазели… Но и так никто не глазел, улицы были пустынными, рабочий день, все на работе, наверное.
Она довольно долго искала улицу Лесную, наконец нашла: это была крохотная тупиковая улица на окраине домов в двадцать. Несколько домов стояли заброшенными, с забитыми досками окнами. Наличие жизни в других можно было понять только по лаю собак, доносившемуся из-за заборов. Собаки лаяли лениво, брехали, видимо, не чувствовали угрозы в ней, Зинке. Просёлочная дорога от этой крайней улицы уходила вверх, в гору, а на горе виднелись кресты – кладбище и дальше – лес.
Двадцать второй дом – последний на улице, приземистый, крепкий, с зелёными наличниками и цветами на окнах – выглядел живым и обитаемым. Лай не слышен, но, подойдя ближе, Зинка увидела лохматую собачью морду, торчащую из-под забора. Собака внимательно смотрела на Зинку.
– Дружок-Дружок! – тихонько позвала она.
Собака задумчиво гавкнула – откликнулась, значит.
Зинка подошла ближе. Сердце превратилось в маленькую точку, но точка эта билась так часто и громко, что казалось, биение раздавалось на всю округу. На заборе была кнопка звонка. Зинка нажала на кнопку, подождала и нажала ещё раз. Дружок смотрел из-под забора и не лаял – умный пёс. Звук звонка был слышен на улице. Дверь дома скрипнула, и на порог вышла женщина лет пятидесяти. У неё были светлые волосы, как у Зинки. Она прищурилась, глядя на нежданную гостью, потом молча подошла к калитке, открыла, молча впустила Зинку и молча пошла в дом. Зинка пошла за женщиной.
Внутри было просторно и уютно, на стенах фотографии. Зинка не могла рассмотреть фотографии, она смотрела на светловолосую женщину. А та села на стул и сделала знак рукой гостье – тоже присесть. Долго смотрела на неё тяжёлым взглядом, а потом сердито сказала:
– Вот и Зина явилась. Я тебя сразу узнала. Я сестра твоего отца. Ну что? Зачем пожаловала?
У Зинки сильно пересохло во рту, и она с трудом смогла выговорить – прошелестеть:
– Я к папке приехала.
– Помер твой папка. Вот уж год как помер. Инфаркт. Жизнь у него была нелёгкая и скорбей много. А ты о нём никогда и не вспоминала, так ведь? Небось как денежки перестала получать, тогда и про папку вспомнила?! Наследство приехала делить?!
Зинка почувствовала, что ноги у неё совсем отнялись, но она поняла, что нужно как-то встать и уйти. С трудом поднялась и, еле-еле переставляя ноги, поплелась к выходу. У выхода так же тихо прошелестела:
– До свидания…
Потянула дверь на себя.
– Ну-ка, постой! Да стой же – тебе говорю!
Женщина подбежала к Зинке и еле успела её подхватить, потому что ноги Зинкины совсем отказались ей повиноваться и стали как-то странно подгибаться, а пол подозрительно закачался.
Опомнилась она в большом мягком кресле. Женщина сидела на стуле рядом, держала в руках стакан с водой. Взгляд её изменился – стал добрее.
– Ты очень похожа на Федю. Я тебя сразу узнала: и глаза Федины, и волосы. Он ведь тебя любил… И денег всегда посылал гораздо больше, чем положено… Мечтал увидеть тебя. У него с мамкой твоей договорённость была: она ему в обмен на деньги твои фото обещала посылать. Посылала иногда…
Женщина встала, подошла к комоду, достала коричневый плюшевый альбом со смешным медвежонком на обложке. Открыла. В альбоме было мало фотографий, но все любовно разукрашены нарисованными акварелью цветами, бабочками, листочками: маленькая Зинка, ещё маленькая у бабы Веры на руках, Зинка побольше, Зинка с тощим портфелем…
– Он так мечтал тебя увидеть… Что ж ты ему письма такие нехорошие писала, а? Как рука твоя только поднялась?
– Я не писала… У меня и адреса-то не было, год назад вот достала…
Зинка медленно достала потёртую на сгибах квитанцию.
Женщина бросилась к комоду, порылась, принесла два листочка бумаги:
– Вот письма твои, читай: «Живу я хорошо, и у меня есть отец, а ты мне не отец никакой, урод ты и есть урод, атомную бомбу на твою башку! А откажешься алименты платить – я на тебя в суд подам!»
Почерк был Катерины, только уж очень криво и коряво написаны буквы. Должно быть, сильно пьяная писала…
– Не я это… Матери почерк…
Женщина ахнула.
– Да за что ж она так-то? Он ведь ей ничего плохого не сделал. Сама она к нему бегала. На маслозавод устроилась, романтики, что ли, захотелось ей, а Федя – он всю жизнь пастухом работал… Бегала к нему сама в поле, а как забеременела, он её уговаривал ребёнка оставить. На коленях просил… Я ведь всё это знаю, всё, почитай, на моих глазах было… Жениться хотел, а у него ж руки золотые, и характер добрый очень, потачливый такой, покладистый… Феденька, братик милый…
Женщина всхлипнула.
– У тебя папка был очень-очень хороший! Веришь мне?
– Верю, – сказала Зинка. Голос у неё дрожал.
– Не ты письма писала, правда?
– Правда. Не я.
Женщина обняла Зинку, прижала к себе:
– Зина к нам приехала… А Феденьки нет больше. Ах, детка, что ж ты раньше-то не приехала… Как он ждал-то тебя, как увидеть хотел! Жизнь у твоего папки не сложилась… Он, когда маленький был, мы жили в Подмосковье, а там в войну бои шли. Война-то кончилась давно, ему уж лет двенадцать было – огород отодвигать стали, а он копал. За мужика уж работал… Друг ему помогал с изгородью. На мину наткнулись. Дружок – насмерть, а он выжил, но вся левая сторона лица изуродована, и глаза лишился. Твоя мать его уродом за это звала. И замуж не пошла, стыдилась его недостатка. А так – он красавец был – твой папка. Сейчас я покажу тебе! Меня Татьяна зовут, тётя Таня я тебе, поняла? Вот смотри – это его фотография. А рядом – видишь, это ты маленькая.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!