Дозор с бульвара Капуцинов - Александр Сальников

Изумруды переливались. Теперь кристаллы напоминали зеленый маяк посреди зеленого суконного моря.

– …Однако чтобы вытянуть его за ту нить, понадобятся разом силы всех Иных нескольких российских губерний.

– И даже в этом случае он продержался бы среди живых от силы несколько минут, – добавил Гэссар. – Естество не обманешь, и сверхъестество – не исключение.

– Но другой способ все же существует? – не удержался заинтригованный Леонид.

– Да, – ответил Гэссар. – Он известен магам Востока, но доступен только исключительно сильным. Таким, кто вне категорий. А Брюс был как раз из таких. Один мой старый друг… пользовался им, у него-то я сам и научился. Вся трудность в том, что ушедший в Сумрак должен иметь ученика среди живых.

– …А единственный ученик графа, к нашему великому сожалению, ехать в Париж не имеет сейчас никакой возможности. Перед уходом Брюс возложил на него весьма непростое поручение, – сказал Петр Афанасьевич[6].

Гэссар понимающе кивнул. Они вдвоем словно исполняли фортепианный концерт в четыре руки для одного слушателя.

– Вы хотите сказать, что я стану учеником Брюса? – изумился Леонид, так и не решившись спросить, в чем состоит поручение того, другого ученика. – Но как?!

– Через друзу, – сказал Гэссар. – Мы призовем его, и вы, молодой человек, попросите его стать вашим наставником. Сумрак чтит и поддерживает родство учителя и ученика, которое крепче родства по крови. И тогда вы сможете стать поводырем Якова Вилимовича. Его глазами и ушами.

– А коли не возьмет? Кто я, а кто – он?

– Об этом, любезный Леонид Сергеевич, не беспокойтесь, – вместо гостя из Туркестана заговорил опять Пресветлый. – Тень ушедшего лишена физического… то есть, если угодно, вещественного тела. Хотя и духом в традиционном мистическом понимании не является. Ушедший Иной всегда между жизнью и смертью. Между человеческою жизнью и человеческою смертью. Это, возможно, наше главное проклятие. Но если мы встретимся с тенью… а мне приходилось не раз и не два… она видит не оболочку. Она видит нашу суть. То, что Сумрак проявляет десятками лет, пока не закрепит в нашем Ином облике, как на фотографической карточке, для ушедших очевидно, как в ясный день. Поверьте мне, Леонид Сергеевич, уж если мы не нашли лучшей кандидатуры, вряд ли сам Яков Брюс станет противиться. Другой вопрос, готовы ли вы?

– Я-то готов… – сказал Леонид.

– Тогда подойдите к друзе, – неожиданно властно сказал Гэссар.

– Что, прямо теперь? – Младший сотрудник научного отдела петербуржского Дозора оробел от так скоро развивающихся событий.

– Я, может быть, напрасно не сказал вам этого раньше, Леонид Сергеевич, голубчик, – покаялся Петр Афанасьевич. – Время дорого. Выезжаете уже завтра. Вдвоем.

– Войдите в Сумрак, но через тень, что падает от сияния камней, – распорядился Гэссар. – Я войду следом и скажу, что нужно далее…

У всех кланов оборотней Парижа принято было негласное правило: не охотиться в Булонском лесу. Существовало и другое: если все же охотишься в Булонском лесу – не оставляй улик. Ни одного трупа со следами звериных укусов не должны найти здесь ни Дозоры, ни «мухи»[7].

Ночным сантинель оба этих правила, впрочем, тоже были отлично известны. Если в городской канаве или в катакомбах находили тело дамы полусвета с характерными следами, дознаватели обязательно опрашивали, так сказать, сослуживиц покойной, коих в этом лесу водилось больше, чем некогда пернатой дичи.

Однако постоянного патруля ни в Булонском, ни в Венсенском лесу все же не держали. Город велик, и, несмотря на то, что контролируется силами Света, мелкая Тьма неизменно превосходила числом. Сотрудников не хватало, и наведывались сюда хорошо если пару раз за ночь. Уследить всегда и за всеми не удавалось. Чем и собирался воспользоваться Жак Мартэн.

Он чувствовал: момент приближается.

Это ощущали, наверное, теперь все Иные в Париже. Но особенно те, кто был так близок натуре. К изначальной натуре, что объединяла людей, Иных и зверей.

Новое время будет не то что старое, судачили в подвальной таверне «Хвост трубой», забегаловке всего на несколько столов, излюбленном месте сборищ городских оборотней. Здесь ни за какие деньги нельзя было заказать прожаренный бифштекс – все подавалось с кровью. И оборотни тут собирались лишь те, что перекидывались в хищников. Впрочем, кроме косолапого добряка Урсуса и содержательницы веселого заведения леопардессы Жози, все остальные завсегдатаи перекидывались исключительно в волков. Мартэн слышал, что где-то есть даже оборотни-обезьяны, но за всю свою жизнь ни разу никого подобного не видел.

На выставку, говорили, прибудет много народу со всего света. Видали, какой глобус здоровенный у реки отгрохали? Выдумают, надо же… Мир круглый! Да по мне хоть квадратный! Главное, Дозоры с ног собьются, а уследить за всем подряд не сумеют. А тут тебе и белые, и черные, и желтые, выбирай по вкусу. Один-два пропадут в толпе, и поминай как звали. Эх, братья, жизнь-то какая пошла чудесная!.. Жози, пышка, еще три кружечки, отметим это дело!

Самые резонные говорили, что не время облизываться. Небось и вурдалаки уже зубы точат, так ведь и Ночной все знает и тоже готовится. Слыхали, чего тут у моста Альма творилось, в этом старом Париже на набережной? Двоих Темных за ночь в одном месте порешили без суда и следствия. Вот оно как!

Жак, впрочем, россказням не особо верил. Но и вожак их клана, старик Дюссолье, почему-то запретил показывать нос в город. Ему-то с семьей это было можно, устроились неплохо. Старик держал несколько мясных лавок, а кроме того, запустил лапы едва ли не во все парижские госпитали и даже, поговаривали, в Сорбонну. За хорошую мзду ему доставляли отрезанные конечности прямо с хирургического стола. Особенно мясник жировал с военных кампаний, когда рук и ног теряется много, а гангрена оборотням все равно не страшна. У людских недоброжелателей Дюссолье прослыл колдуном. Знали бы они всю правду!

Однако у старика Жак Мартэн мог сегодня рассчитывать лишь на какую-нибудь свиную требуху, но никак не на отсеченное хирургом. Лакомое мясник приберегал для себя и своих отпрысков, а если отдавал на сторону, то за очень хорошую цену. Мартэну платить было нечем.

А момент наступал. И ждать лучших времен Жак не собирался. Добыча нужна была сегодня.

Некоторые его сородичи пристрастились к морфию. Как ни странно, они пытались вышибать клин клином. То, что лекари, как слышал Жак, на своей ученой латыни называли абстиненцией, помогало притуплять мучившие оборотня время от времени позывы. Другие глушили это вином. Все же было у них преимущество перед вампирами.