Габи - Светлана Беллас

Она лежала на большой кровати в белом пеньюаре и чепчике, в муках принимая рассвет. Он так сегодня и не пришел ночевать. Ее муж, Виктор Гюго. Это, уже вошло в привычку, забывать про еще, столь молодую жену, которая мечтала о любви, о страстных поцелуях и крепких объятиях. Но они были редкими, лишь по случаю гонораров, когда он заваливался в полупьяном виде и одаривал жену и детей – Леопольдину, Шарля, Франсуа, крошку Адель. Сняв с себя чепчик, бросив его на постель со злостью, она в отчаянии крикнула, – Я не старуха! Растрепав свои каштановые волосы, плашмя упала на подушки и зарыдала, ей было обидно до боли, ведь так красиво казалось ей в том, еще недавнем прошлом, когда за ней ухаживал Эжен и просто бегал, не давая ей прохода, он, Виктор, так рьяно добивался ее, состязаясь во всем со своим братом. Помнится…

Она привстала на кровати и посмотрела вдаль, ласково светило солнышко, россыпью забрасывая косые лучи через приоткрытое окно в комнату, по лицу скользнуло подобие улыбки. Да, помнится…

Тогда в прошлом, Он, Виктор был пылким и страстным. Наедине, на ходу читал, только, что им выдуманные стихи, в которых идеализировал ее, Адель, девушку, в которую, как он утверждал, был влюблен с пеленок. Ей нравилось внимание юношей, даже, где-то, как-то вздыхала по Эжену. Это злило Виктора, и он все средства прикладывал, чтобы завоевать ее, отбить от брата. В нем была характерная черта собственника. Он ревновал ко всем, даже к ее дяде, тот имел дурную привычку чмокнуть раз, другой Адель при встрече, наверно, этим подзаряжал себя, черпал от нее молодость, считая себя по-прежнему молодым и красивым, каковым слыл, еще лет 10 назад. Она редкий раз, если не позволяла ему это сделать при посторонних, отмечая про себя, – Что от нее не убудет, скорее, оставит ее в покое, не будет пристрастно смотреть на нее, как «мартовский кот», так обычно и было. Виктора, да впрочем, и Эжена, это злило и бесило. Виктор тогда был страстным, пылким до навязчивости. Адель было безразлична к романтике, тем более, ее всегда окружали поклонники, как юноши, так и зрелые мужчины. Они привыкла к вниманию, от этого стала ленивой, долго спала, это злило ее мать, которая за всем следила в доме, ей хотелось выдать замуж дочь. Как она говорила дочери, – Надо выбирать тех, кто тебя любит, как собственник и кто сможет содержать. Она при случае намекала о женитьбе и Виктору, провоцируя его на столь важный шаг, винила его мать, что так противилась их браку с Адель, считая ту взбалмошной, пустой, ленивой. Хотя для постороннего глаза, она была и воспитана, умна и хозяйка. Но, как не ей матери знать девочку, что росла на глазах. Она отговаривала от нее и Эжена и Виктора, видя, что она является, той соринкой в каждом глазу. Адель поссорилась с Эженом, дала обещание выйти замуж Виктору. Он сходил с ума от счастья. Писал ей письма в стихах, писал ее портреты, наброски. На радостях просил руки у супругов Фуше. Софи Гюго, мать, слышать не хотела, тем более деньги из семьи тогда бы ушли в ту семью. Мать нервничала, семье грозил распад, она получила удар (инсульт) и умерла. Гюго потерял близкого человека, что так любила и заботилась о нем, подставляла соломинку, где только было возможно. Отец, генерал Гюго, был счастлив породниться с семьей Фуше, иметь такую невестку, которой он не редко хлопал под зад, она, же лишь мило улыбалась, ей это казалось забавным, тем более что в детстве она в него влюблена, ведь он был идеал мужчины – красивый, смелый, бравый, ловелас. После похорон матери у семьи Софи Гюго не было лишней копейки за душой, но кажется, именно тогда понесло течение В. Гюго, он попал, как говорят в струю. Блажь старого короля Людовика. И быть посему! Дать Гюго, одному из немногих, пожизненное содержание в 1200 франков, в память уходящего в закат, КОРОЛЯ, как-то означить, пусть, столь приятным порывом, отметить монархически настроенных поэтов, знаками королевского внимания, их поддержать. Гюго получил желаемое – согласие Адель, славу и деньги. Его сборник стихов просто взорвал общественное мнение, опека Короля, дала тот резонанс, что он стал в центре внимания. Доход от сборника воздался сторицей, он был втрое больший, нежели ожидали, как он, Адель, супруги Фуше. Свадьба была – желаемой. К ней готовились все, кроме Эжена.

Адель сидела на кровати и бормотала, – Бедняжка, Эжен! Это я виновата в твоем безумии, прости меня. Я не думала, что так будет. Она закатила глаза вверх, просительно, произнесла, – О, Боже, прости! Помоги мне! Я устала принимать удары судьбы! Теперь, я поняла, что нельзя отталкивать настоящую любовь! Она вспомнила Эжена, заплакала, признаваясь себе вслух, – Он меня любил по настоящему, а Виктор, лишь любил свою любовь ко мне. Он предал и не раз меня. Она отвернулась, уткнулась лицом в подушку, разрыдалась.

Габи сияла от счастья, вот-вот должен подняться к ней, к ним домой, ее Виктор, Вики, как нежно она его называла. Он обещал привезти с собой доктора, который должен ее осмотреть, поэтому она до сих пор, хотя день, уже подходил к полудню, сновала в новом, модном пеньюаре, туда-сюда, из одной комнаты в другую. Ее нетерпению не было предела. Она волновалась и это, было заметно, особенно, когда услышала цоканье копыт лошадей, а это говорило, что он, Вики, уже приехал и не один, с улицы доносились голоса. Она подошла к двери, прислушалась, легкая улыбка скользнула по ее лицу, глаза засияли. За дверью отдаленно, глухо, где-то внизу, были слышны шаги, кто-то поднимался наверх, и была поймана настороженным ухом не понятная речь. Но для нее это не имело никакого значения, он, уже рядом, дождалась. Она, вздохнув, отошла от двери к окну, отодвинув штору, с любопытством посмотрела на улицу, по которой сновали прохожие, прохлаждаясь в тени зданий, размеренно вышагивая по тротуару из брущатки и было видно, как они о чем-то заинтересованно беседовали, как – всегда, в те дни, исключительно о политике.

Дверь открылась, в проеме показался сначала Гюго, за ним вошел старенький доктор, с взъерошенной шевелюрой на голове, с массивным саквояжем в руке, поправив очки на носу, он внимательно осматривался по сторонам, наконец, заметил вдали, стоящую у окна Габи. Она спряталась за штору от его пристального взгляда. Гюго увидев ее смущение, поспешил к ней, выводя ее из-за шторы, вслух произнес, – Ну, что ты, родная, не пугайся! Это Доктор, Месье Питивьере! Тот, как-то наивно посмотрев на нее, сказал, – Ой, какое очаровательное дитя! Гюго с Габи, уже подошли к нему, тот взяв Габи за локоть, стал ее рассматривать, при этом приговаривая, – Какое лицо! Какая красавица! Королева! У него загорелся глаз, он так увлекся Габи. Гюго, решил прийти на помощь ей, оградить от столь пристального взгляда, пусть старика, но все, же мужчины. Она стояла вся, зажавшись, с непониманием, что он хочет от нее, и вообще, она оторопела от его комплиментов. Доктор осмотрев, произнес, – Не пугайтесь меня, Мадам, я из добрых побуждений, не сглажу. Он, повернувшись к Гюго, спросил, – А, где мне можно уединиться, чтобы осмотреть будущую маму? Габи смутилась, посмотрела с тревогой на Виктора, вслух сказала, – Вики! Я думаю, что в твоем кабинете на диване будет удобно. Гюго ей кивнул, указывая рукой в сторону комнаты, предлагая доктору в нее пройти, тот не преминул проследовать с саквояжем, за ним последовали Габи и хозяин этого дома. Комната была светлая, солнечные лучи ее хорошо освещали. Вошедшие стояли посередине комнаты в нэком замешательстве. Доктор направился к дивану, что стоял в этой комнате, как массивная достопримечательность из дорогого красного дерева, обитый шелком, остановившись около него, оглянулся, увидев чуть в стороне от двери, табурет с тазом и рядом стоящим на полу кувшином, с бодростью, произнес, – Так! Скользнув взглядом по лицу Габи, сказал, – Вы, пока располагайтесь на диване, а мне надо бы руки вымыть. Он взглянул на Гюго, буркнул, – Надеюсь, что Вы, молодой отец, мне сольете на руки воду? Гюго, тут, же расторопно поспешил к тазу, доктор за ним. Помыв руки, гость подошел к дивану, потирая ладони рук, сказал, – Так, так, так! Ну, давайте, Мадам, будем производить осмотр! Он обернулся в сторону Гюго, строго говоря, скороговоркой, – А, вот отцам, смотреть, уже нечего! Он указал рукой на дверь. Пробурчал, – Закройте, Месье, пожалуйста, дверь с той стороны! Гюго кивнул в знак понимания, удалился. Доктор начал осматривать живот Габи, она лежала на спине с открытыми глазами, словно окаменев, он ей сказал, – Ну, что, ж Вы, милая! Так боитесь? Габи кивнула головой. Он произнес, – Но меня, Вам, точно, милочка, не надо бояться! Старик! Немочь во мне, сгорел мужской запал. Согните ноги в коленях. Он поднял подол сорочки, сделав манипуляции руками. Габи лежала, сжав зубы, из глаз катились слезы. Доктор, посмотрев на нее, озадаченно сказал, – Да! Здесь придется подумать! Плод большой, уже опустился, матка начала раскрываться практически, вот– вот. Он на нее с удивлением посмотрел, не веря глазам, спросил, – Вы, что не ощущаете схваток? Она покачала головой, с гордостью произнесла, – Я привыкла к болям, их просто игнорирую, не ощущаю. Он поднял на нее взгляд, с очередным удивлением, поражаясь, сказал, – Да! Вы не из тех доморощенных в тепличных условиях, Мамзель! Те кричат на весь квартал, даже, если кашляют, взглянул, добавил, – Будем рожать! Лицо Габи менялось в окрасе, становясь то розовым, то бордовым, то, вдруг, на глазах, становилось белым полотном и вновь розовело. Она заплакала от счастья, еще сильнее, в порыве крикнула, – Вики! В комнату вбежал испуганный Гюго, остановившись у дивана, смотрел испугано, то на Габи, то на доктора. Она и он умиленно улыбались. Доктор развел руками, констатируя факт, сказал, – Ждем Сына! Сегодня или к утру! Гюго посмотрел на Габи, она с улыбкой ему кивнула головой, по его щекам бежали градом слезы, он бросился к ней, пав перед ней на колено, стал обнимать и целовать, приговаривая, – Умница! У меня будет сын, наш сын! Доктор смотрел на них со стороны, словно был на их исповеди, на которой происходило таинство этой влюбленной пары.