Седьмая встреча - Хербьерг Вассму

Мать по-разному вела себя, когда Эмиссарначинал выговаривать своим домашним. Она либо молчала, либо взрывалась. Руфь незнала, что хуже.

Но и то, и другое было безнадежно. Эмиссарвсегда успевал уйти, призвав до того мир Божий на сей дом гнева. С этим они иоставались. Обычно оставались мать, Йорген и Руфь. Эли и Брит не имелиотношения к «дому гнева», разве что изредка.

Руфь часто думала, что если бы старший братВилли, который был уже взрослым, не ушел в море, он непременно был бы на ихстороне против Эмиссара. Но было бы из-за этого больше ссор или меньше, сказатьтрудно.

На этот раз мать не взорвалась. Она заплакала.Йорген, сидевший рядом, стал гладить ее по волосам, с которых уже почти сошелперманент. От этого волосы матери окончательно распрямились. У Руфи не было силсмотреть на это. У Эли и Брит — тоже. Когда Эмиссар наконец ушел, лицо у материбыло красное и распухшее.

Вечером, уже ложась спать, Эли и Бритшептались о том, почему заплакала мать: теперь их станет на одного человекабольше, а это стоит дорого.

Перед этим последним обстоятельством зубнаяболь отступила.

Утром матери дома не оказалось. Эли и Брит дошколы самостоятельно навели порядок в хлеву. Когда они ушли, Эмиссар еще спал.Если матери не было дома, будить его было бесполезно.

К возвращению старших девочек из школы матьеще не вернулась, плита была холодная. Эли и Брит поняли, что придется ееискать. Вид у них был недовольный. У Эмиссара — тоже. Он допрашивал всех, дажеЙоргена, почему матери нет дома. И это было глупо, ведь последним ее видел онсам.

Наконец Руфь предположила, что мать уехала,потому что он сказал, что теперь их станет больше на одного человека.Оказалось, что говорить этого не следовало ни при каких обстоятельствах.Эмиссар схватил ее за ухо и выкрутил его. Руфь была уверена, что у нееоторвался кусочек мочки. Но она не хотела, чтобы он видел ее слезы, и толькокрепко сжала кулаки в карманах куртки. Не придумав для нее какого-нибудь ещенаказания, Эмиссар стал сокрушаться о том, что подумают соседи, узнав, что ихмать сбежала.

Йорген молчал. Эли прошептала, что, наверное,соседям пока ничего неизвестно. Брит с ней согласилась. Это немного утешилоЭмиссара. И тем не менее, он еще долго говорил, глядя по очереди на Эли, Брит иРуфь. Понимают ли они, каково человеку иметь такую глупую жену? Эта взбалмошнаябаба могла вбить себе в голову что угодно. Глупая жена и глупые дети, которыедаже не преклонили колен, чтобы принять благодать Божию!

Они нашли мать в березовой роще за болотом исразу увидели, что она лежит там уже давно. Но дара речи она, к счастью непотеряла. Буркнула, что упала и подвернула ногу. Они не поняли, насколько этосерьезно, однако идти она не могла, это им было ясно.

Оставалось только тащить ее по земле на старомчерном пальто. Пальто расползлось по швам. И Руфь знала по прошлому году, чтоне ушибленная нога матери окрасила под ней пальто в красный цвет.

Эмиссар высморкался в кулак. Он плакал, непереставая при этом говорить. По его мнению, мать зашла слишком далеко, и онвыговаривал ей за глупость. Как она могла пойти против Бога, погубить Еготворение? Теперь все селение увидит, что её как сумасшедшую тащат с горы впонедельник, в такое время, когда работа должна быть в самом разгаре. С другимиженами такого не бывает. Только с его женой! Что она может сказать в своеоправдание?

Пока дома были еще далеко, он громко вещал отом, что убийцу не минует гнев Божий. Но когда они подошли к Южной усадьбе, онначал бормотать себе под нос, и они уже не разбирали его слов.

Тогда мать приподнялась на пальто и произнеслаглухим голосом, каким говорила в редких случаях:

— Положите меня на землю и сходите затележкой!

Эмиссар отпустил край пальто, и мать скатиласьна вереск. Дети тоже выпустили пальто из рук. Держать его теперь уже не былосмысла. Когда Эмиссар скрылся из виду, мать закрыла глаза и тихонько застонала.Эли и Брит опустились возле нее на колени.

— Тише, тише, — говорили они.

Руфь не могла вымолвить ни слова. А значит,Йорген тоже не мог.

Дядя Арон пришел один. Он говорил тихо ипогладил мать по щеке. Увидев на пальто красное пятно, он склонил голову исказал: «Ай-яй-яй». Потом поднял мать и положил ее на тележку.

Дядя вез тележку, а девочки придерживаливывихнутую ногу. Все равно она подпрыгивала вместе с тележкой. Но мать большене стонала.

Так они доставили ее домой и положили на диванв гостиной. О том, чтобы поднять ее наверх в спальню, не могло быть и речи. Элиотправили за тетей Руттой. Тетя пришла мрачнее тучи. Дверь в гостиную закрыли,дети не слышали, о чем там шел разговор.

Брит растопила плиту, а Эмиссар проводил дядюАрона домой. Эли шепнула Брит что-то, не предназначенное для ушей Руфи иЙоргена. Но Руфь все-таки услышала: «Наверное, мать рада, что все уже позади».В прошлом году она тоже была рада. Но тогда она успела дойти только до хлева. Апальто все равно старое и рваное.

Эмиссар почти не бывал дома, а когда приходил,тяжело вздыхал. Они понимали, что ему тяжело жить с такой женой, как их мать. Иэто невольно передавалось им. Ведь это была правда. Кто еще из женщин уходил вгоры в обычный понедельник, подворачивал ногу и портил пальто.

Бабушка и Элсе Холмен делали то, с чем несправлялись Эли и Брит, и по долгу и в хлеву. «Хотя Элсе берет за свои услугисущие пустяки, что-то ей все-таки надо платить», — сказал Эмиссар. И в этом онбыл прав. Он перечислил детям все, что они могли бы купить на те кроны, которыеему пришлось отдать Элсе Холмен. Но не в присутствии бабушки, дождался, когдаона уйдет.

Через три дня мать встала с кровати. Однаждыона выставила Эмиссара за дверь. Велела ему найти себе что-нибудь на стороне,как делают все мужчины. Он покружил по комнате, потом ушел. Но перед уходомпожелал мира этому «дому гнева».

Вечером Эли готовила к ужину бутерброды, имать велела ей не отдавать последний бутерброд Эмиссару, когда тот вернетсядомой. «Все бутерброды нужно отдать детям», — прибавила она. Руфь поняла, чтодело обстоит хуже, чем всегда. Еще и потому, что Эмиссар, вернувшись,подчинился этому. Он не возмутился, что на столе нет масла. Только отрезал себекусочек сыра.

Все молчали. Все без исключения. Каждыйзанимался своим делом. С перекошенным лицом мать сказала:

— Все съел Бог. И не оставил Дагфинну Нессетуна ужин ни капельки масла.

Эмиссар положил на тарелку недоеденный кусокхлеба. Потом сложил руки и стал молиться за них всех, называя каждого по имени.Закончив молитву, он снова принялся за еду.

Мать так крепко зажмурила глаза, что ее лицостало похоже на выжатую половую тряпку. Но она ничего не сказала и ничего несделала. Ей как будто не было дела до того, что надо накормить и напоить кур,что пора подоить коров и задать им корму. Она сидела, поставив ногу наскамеечку.