Клуб грязных девчонок - Алиса Валдес-Родригес

Прошла пара недель, пока я вызнала у Ребекки, что вращающийся Брэд – полностью Брэдфорд Т. Аткинс – сын Генри Аткинса, богатейшего человека Среднего Запада, создателя сети элитных кафешек и видеопроката. Брэд, паршивая овца в семействе, оказался в Кембридже только потому, что его отец подарил библиотеку учебному заведению, где сынок не блистал успехами. Состояние предка оценивалось в сумму чуть больше миллиарда долларов, и треть этих денег после смерти старикана предназначалась Брэду. Ждать, судя по всему, оставалось недолго, поскольку папаше стукнуло девяносто. Брэд утверждал, что ненавидит материальные ценности, и считал необходимым перебить всех капиталистов, однако жил на выплаты по доверительной собственности, которые приносили ему 60 тысяч долларов в год – только чтобы не задохнуться. Раньше было больше, объяснила мне Ребекка. До женитьбы Брэд имел ежегодно 200 тысяч. Но старикан со своей половиной решили наказать сына за то, что тот взял в жены «иммигрантку», и урезали содержание. И вот этот шизик Брэд заваливался на наши сборища, сидел рядом с видом богатенького мальчика, разевал варежку, слушал и смотрел так, словно он паинька, а мы все гориллы. И при этом что-то записывал. Мы его забавляли, особенно когда говорили по-испански. Наверное, поэтому Брэд пристальнее других смотрел на Элизабет. А слыша испанскую речь, вспыхивал и краснел, словно старался скрыть, что у него встал. Законченный кретин. Мы ждали, что Ребекка прогонит его, но, когда тебе светит 333 миллиона доляаров, решиться на такое очень непросто.

После колледжа Ребекка работала редактором в журнале «Севентин», а два года назад основала собственный – «Элла». Он быстро завоевал неслыханную популярность среди двадцатилетних и тридцатилетних латиноамериканок. Много зарабатывая, Ребекка больше не нуждалась в средствах Брэда. Я бы обсудила это с ней, но она всегда отличалась сдержанностью. Я ни разу не видела, чтобы неизменно спокойная и уравновешенная Ребекка вышла из себя или танцевала. Она родилась в семье, давным-давно обосновавшейся в городе со смешным названием Альбукерке, в штате Нью-Мексико. О таком вы слышали разве что в мультиках про кролика Банни. Ее предки всегда жили на юго-западе и были из тех, кто с другими переселенцами – мексиканцами, то есть, простите, испанцами, не просто высадились в Плимут-Рок и пришли в эту страну, а завоевали ее. Ее испанский кажется нам таким странным и архаичным, словно посреди вечеринки кто-то вдруг принялся вещать на языке Чосера. Элизабет и Сара буквально покатываются от нее. Родители Ребекки живут на севере штата Нью-Мексико, где люди законсервировались во времени: говорят на языке праматерей, а женщины носят на головах кружева.

А еще Ребекка настаивает, чтобы ее величали «испанкой». И не дай Бог назвать Ребекку «мексиканкой». Она клянется, что способна проследить генеалогию рода до королей Испании. Я никогда не занималась антропологией, но прекрасно представляю, как выглядят индейские женщины из Пуэбло. Ребекка Бака, с ее высокими Скулами и плоским задом, очень подходит под их описание. Если кому и следовало дать роль латиноамериканки в экранизациях Эдварда Джеймса Олмоса, то, конечно, ей. И как бы Эмбер ни наскакивала на Ребекку со своим движением «Мы индейцы, а не испанцы или латиноамериканцы», агитируя за туземные священные войны против pinche[32]гринго, на Ребекку это ничуть не действовало. «Я испанка, – говорила она спокойно, сдержанно, с мягкой улыбкой. – В этой стране живут немцы, итальянцы, а я испанка. Я уважаю твое происхождение и твои верования и всем сердцем поддерживаю все, что ты делаешь. Но пытаться вовлечь меня в мексиканское движение – все равно что корейца, владеющего соседним рынком». Только не задавайте ей вопросов насчет ее прямых черных волос, смуглой кожи и носа, который словно сошел с полотен ОТормана[33]. Она наморщит свой изящный крючковатый нос, как всегда, когда при ней сквернословят или повышают голос, и ответите подчеркнуто саркастическим вздохом: «Мавритания, Лорен. В нас есть мавританская кровь». Вот так-то, друзья мои.

Ребекка прямиком шла к нашему столику, и при этом ее бедра нисколько не колыхались. Уснейвис подхватилась и заключила Ребекку в медвежьи объятия, от которых моментально улетучивается весь дух из груди, и закричала: «Sucia!» Но Ребекка только устало улыбнулась и не огласила ресторан ответным возгласом, словно вся эта кутерьма раздражала ее. Просто похлопала Уснейвис по спине и проговорила:

– Привет, Нейви! Привет, Лорен! Как поживаете?

Уснейвис не заметила непорядок, а я заметила. Я всегда замечаю. Уснейвис видит в людях лучшее, а я наихудшее. Ребекка перестала пользоваться термином «sucia» с самого колледжа, но продолжала являться на наши сборища. Считала нашу забаву пустой. И от этого я сильнее, чем обычно, чувствовала себя неудачницей, поскольку мне нравилось называть остальных «sucia». Значит, я тоже пустая и кажусь со стороны дурой.

Ребекка повесила красную куртку на крючок и поморщилась, увидев пятно на стене. А я снова отметила, какая она миниатюрная: ростом едва пять футов, с изящными, как у кошки, запястьями. Я бы сравнила ее со страдающими от отсутствия аппетита дамочками в модных сериях Дэвида И. Келли. На ней был серый брючный костюм и не выпячиваемые напоказ, но явно дорогие серебряные украшения. На наших сборищах Ребекка никогда не съедала больше тарелки супа или горстки белого риса, а чаще и того меньше. И ничего не пила. Не скажу, что я уж слишком крупная, но я бы точно раздалась, если бы время от времени не пихала палец в горло. Суть Ребекки отнюдь не в том, что она тощая – она жилистая, мускулистая, изящная и вместе с тем энергичная. А все женские разговоры о том, как ужасно быть такой тощей, на поверку оказываются завистью. Сумасшедшей завистью. У Ребекки есть все, чего нету меня: дипломатичность, беспристрастность, сдержанность на людях (поди узнай, что она думает), богатство, приверженность хорошей диете, умение планировать, не скупиться на время и деньги и навыки обращения с цифрами. Я главным образом думаю о себе. Порчу чеки. И, наверное, завидую ей. Не исключено. Мужчины не сходят с ума от Ребекки – считают, что им необходимо нечто более объемное.

Но еще больше я хотела бы иметь такую мать, как у нее. Донна Бака никогда не звонила дочери из тюрьмы, как моя мать, и не выпрашивала денег. Мать Ребекки пришла на вручение дипломов – и не просто пришла, а в хорошем платье, благоухая духами «Ред Дор», принесла дочери букет цветов и с искренними слезами на глазах сказала: «Я горжусь тобой». А что же я? Я стояла рядом и высматривала в толпе отца, который нашел очередную жертву и все утро говорил о Кубе до новой эры (то есть до эры Кастро). Он снова вошел в роль обворожительного иностранца и совершенно забыл обо мне. Мамы не было, хотя она обещала приехать. Когда я потом позвонила ей, она ответила сонным голосом из своего Хьюма (год назад они вернулись туда вместе с бабушкой): «Извини, дорогуша, совсем забыла». Я слышала, как в трубке стрекотали сверчки. «Думаю, все это формальности. Ты получила диплом и теперь наверняка считаешь, что стала лучше, чем я».

В тихие минуты, когда меня никто не видит, я мечтаю поменяться родителями и прошлым с Ребеккой. Только я никогда бы не вышла замуж за Брэда.