Победителей не судят - Герман Иванович Романов

словами его щека ощутила теплое дыхание маньчжурки. Хотя привычней именовать их манджурами. Как сейчас говорили все русские, и он постоянно использовал сам это название.

— Значит, я не ошибся, посчитав, что он служит в местном «энкавэдэ». Взгляд у него больно характерный, как у овчарки, что на охрану натаскана — это собаки такие, служебные.

— Ты мне говорил об этих псах, мой господин. Я распорядилась — хороших щенков привезут из германских земель. А Чжан Сюнь тебя полностью признал своим повелителем, мой господин — для того и проверял, выполняя поручение императрицы. Видеть свое погребение может только перерожденный владыка. В том не только он, а все люди посланные с ним, в том убедились. Впрочем, они все умрут — генерал Чжан Сюнь не оставит свидетелей — это не в интересах и самой императрицы Цыси. И думаю, это произойдет после доклада — их всех отравят.

Фок невольно поежился — супруга говорила настолько спокойно об убийстве, что поневоле стало как-то страшновато. Нравы при китайском дворе были еще те — клубок со змеями и то безопаснее. Ему стало немного жутковато — чувствовать себя соломинкой, попавшей в бурный поток — наверное, только с этим можно сравнить его состояние.

— Почему меня до сих пор не убили?

— А зачем?!

Объятия супруги стали крепче — девушка прижалась к нему так, что жар разлился по телу.

— Разве можно простым людям бороться против посланной богами стихии, или наводнения, либо тайфуна? Разве надо сопротивляться свирепым завоевателям, если это приведет к гибели всего народа? Не лучше ли приспособится к обстоятельствам, и принять их как должное?

Китаянка засмеялась — будто колокольчиком зазвенели. И при этом продолжала его ласкать, хотя говорила о серьезных вещах. Но таковой она была всегда — никогда ни о чем не забывала. И всегда думала, прежде чем говорить, и приводила доводы.

— Не лучше ли потом постараться изменить ситуацию к лучшему — построить новую фанзу для крестьянина, которую смыло бурным потоком, а правителю восстановить государство, пусть и не в прежнем виде, ведь со временем многое изменяется? Ведь так, мой повелитель?

— Ты права, малыш. Но что приняла во внимание Цыси?

— Она старая, и та еще стерва — как говорят русские. Но умна, хитра и коварна, с ней нужно быть всегда настороже. И раньше умела подбирать советников — тот же Ли Хунчжан или нань Жунлу. Но они отправились к богам, а теперь наверх выходит наместник Чжили Юань Шикай. Но еще есть время, чтобы изменить ситуацию…

Жена на секунду остановила ласки, восстановила дыхание и зашептала прямо в ухо, прядь ее волос стала щекотать щеку, но Фок не обращал на это внимания, впитывая ее слова.

— Ты явился в этот мир по воле богов — а тут нужно принимать, а не убивать. Ты знаешь многое, что может случиться в этом мире — не лучше ли принять твои знания, чем их лишаться. Ты знаешь, почему императрица выучила речь ханьцев, или китайцев, как их все русские называют?

— И в чем причина?

Вопрос прозвучал спокойно и деловито, хотя было нелегко — ласки супруги совершили свое дело, и он начал скупо отвечать на них, хотя от его поглаживаний девушку ощутимо затрясло мелкой дрожью. Странное ощущение — говорить о серьезных делах разумом, и в тоже время давать волю чувствам, снимая вложенные с детства запреты.

— Цин на краю гибели — мы, маньчжуры вырождаемся из воинов в сановников, не желающих браться за оружие. Это гибель — нас сметут, и многие это хорошо понимают. Наш язык используется даже знатью все меньше и меньше — как ты сказал, пройдет полная «китаизация». Видишь, я запомнила это слово, мой повелитель — и оно сильно не понравилось тем, кто китайцами становиться категорически не желает — мы все маньчжуры!

Девушка хрипло задышала, ее ласки становились все горячее и откровеннее, она неожиданно даже прикусила его ухо. Сдержанности и терпению Фока наступил конец — он сграбастал жену, руки проворно сняли шелковый халат и сорвали рубашку — матовое тело девушки, такое желанное, сводило с ума от нахлынувшего желания. Но краешком разума Александр Викторович неожиданно отметил факт исчезновения и собственной одежды, хотя точно знал, что вроде ее не снимал. Но тут нахлынуло безумие, иначе назвать самое натуральное сумасшествие, что обрушилось на них обоих, было нельзя — какое-то общее для них умопомрачение…

— Как я счастлива, что ты желаешь меня так яростно, и силен как мужчина без всяких снадобий, что нужны старикам, чтобы сделать молодую жену счастливой. Как я рада, что ты такой, мой господин…

Фок не знал, что и говорить в ответ, когда тебя так ласкают — как то непривычно было такое любовное безумие. Китаянка непонятно где нахваталась словечек из матерного лексикона, которыми постоянно подбадривала его во время утех. И организм шестидесятилетнего человека с разумом столетнего старика начинал творить чудеса, которых он от себя не ожидал. И ладно было бы лет сорок, но тут прямо юность вернулась, бурная и неутомимая, будто афродизиаки горстями ел.

— Так вот, мой господин и повелитель, тебе вопрос от покорной жены и любящей всем сердцем рабыни. Если паводок смыл фанзу, следует ли ее восстанавливать? Или может быть построить на высоком холме, и подождать пока пройдут дождливые года?

— Хм, твое иносказание говорит о том, что кто-то очень могущественный решил отсидеться в Маньчжурии, и подождать все время, пока в Поднебесной пройдет заматня, вызванная Синхайской революцией, о которой я говорил только тебе, малыш?!

— Ты прав, мой повелитель…

— Я просил называть меня по имени…

— О нет, мой господин — такой чести я буду достойна, как выношу твоего наследника, он будет скоро вот здесь, — она положила его ладонь на свой животик — упругий и теплый, и прикрыла своими ладошками.

— Какой наследник? Они только у монархов бывают!

— А ты будешь регентом при еще не рожденном императоре, которого называли Пу И, и он появится на свет только через год. А я еще рожу к этому времени девочку — она станет ему супругой, императрицей, а ты будешь при них властителем! Тебе еще жить гораздо больше тех двадцати двух лет, как удалось в прошлой жизни твоему нынешнему телу — ведь настоящий Фок умер в 1926 году.

— То было в иной истории, любовь моя, а мне тут воткнут завтра нож в спину или отравят…

— Если такое случится, то все слуги и охранники потерпят ущерб и умрут! И их семьи — жены и дети, — голос Елены