Хлопоты ходжи Насреддина - Леонид Резников

карагача расположилась чайхана. Это была совсем небольшая чайхана. В плове, приготовленном ее хозяином, было мало жира, а мясо раздиралось на волокна и подавалось скорее для вида, чем для вкуса. В мантах же и самбусах наличествовало больше лука, чем полагается, но зато здесь подавали отличные шурпу и лагман. Лепешки были тонки, но таяли во рту, а чай, заваренный хозяйской рукой, был ароматен и недурен на вкус. И еще здесь чувот был чувотом, а не жиденькой водичкой, как в дорогой чайхане, принадлежавшей скряге Сахобу, что обслуживал исключительно состоятельных селян и богачей.

Однако никто из завсегдатаев чайханы не жаловался на малые ее недостатки, ведь, по сути, здесь собирались бедняки, и им было не до изысков. И, разумеется, хозяин чайханы Саламат, большой друг Икрама, старался угодить посетителям, больше экономя на себе, нежели на них. Видно, поэтому чайхана не особо процветала, но зато у Саламата имелось много друзей, которые охотно делились с ним овощами со своих огородов, зерном и дичью, пойманной на охоте. В бедной чайхане, можно сказать, все было общее. Саламат принимал даже самых бедных, тех, кому нечем было заплатить за еду. Их он кормил недорогим блюдом – атолой, и еще всем, что оставалось к позднему вечеру. Правда, оставалось у Саламата очень и очень мало, потому как готовил он вкусно и с душой, а продавал очень дешево.

Вот в этой самой чайхане и нашли свое спасение от дневного зноя ходжа Насреддин и Икрам, как только покинули мечеть. Вместе с ними, все еще посмеиваясь над муллой, вошли трое мужчин. Последние с немалым уважением поглядывали на незнакомого старика, не побоявшегося связаться с «божьей карой», как муллу прозвали меж собой люди этого селения.

– Да, бедный наш мулла, – сказал один из мужчин, утирая потное лицо платком, когда все расселись кружком на широком топчане.

– Чего это он бедный? – мгновенно возмутился другой мужчина с пышной бородой и курчавой шевелюрой.

– Да нет, я хотел сказать, он аж позеленел от злости. А ведь верно вы, почтеннейший, заметили, – обратился первый к Насреддину, потягивающему из пиалы свежезаваренный зеленый чай. – Непонятно за что мы ему носили дары.

– Да-а, – потер ладони о колени третий, который оказался так худ, что было неясно, как только в нем держится душа. – Только вот Аллаха бы не прогневить.

– Глупости! – ответил ходжа Насреддин. – Если уж бессердечный мулла своими поступками до сих пор не прогневил бога, то чего вам-то бояться? А если даже и прогневишь, то разве тебе может быть еще хуже, чем сейчас?

– Странные вы вещи говорите, почтеннейший, – покачал головой худой. – Но впрочем, хуже и вправду уже быть не может.

– А помните, – оживился первый из мужчин, как правитель, у которого гостил Насреддин, спросил у него: «Ответь мне, что больше – рай или ад?»

– И что же ответил ему Насреддин? – спросил тощий.

– Он ответил, что рай больше. Потому что бедных на свете гораздо больше, чем богатых.

– Ха, ха-ха, – осторожно засмеялись мужчины, не забыв сначала оглядеться по сторонам. Икрам покосился на ходжу, но тот лишь снисходительно улыбнулся, ничего не сказав.

– А вы слыхали историю про дождь и муллу? – продолжал первый, когда все отсмеялись. – Дело было так: однажды Насреддин с друзьями сидел в чайхане, и вдруг случился дождь. Ходжа увидел, что по улице несется со всех ног мулла. «Эй, мулла! – окликнул его Насреддин. – Почему ты бежишь от даров Аллаха? Ведь ты сам всегда твердил, что дождь в наших краях –божья милость». Мулла не нашелся что на это ответить и важно пошел, ступая прямо по лужам. Разумеется, он вымок до нитки, а на следующий день заболел и сильно охрип. А когда он выздоровел, то непременно решил отомстить Насреддину.

Рассказчик остановился и отхлебнул из пиалы.

– Ну? – нетерпеливо потребовал продолжения рассказа тощий.

– Так вот, когда в другой раз вновь пошел дождь, в чайхане со своими друзьями сидел уже мулла. И вдруг он увидел, как по улице мчится Насреддин. «Ага! – радостно завопил мулла. – Вот ты и угодил в собственную ловушку! Отвечай, несчастный, почему ты бежишь от даров Аллаха?» Ходжа на минутку остановился и сказал следующее: «Это ты, а не я говорил, что дождь – его дар. А если это и так, то кому понравится, чтобы топтали его дары? Поэтому я и стараюсь делать как можно меньше шагов». И сказав так, Насреддин побежал еще быстрее, перепрыгивая через лужи.

– Ха-ха, ха! – вновь засмеялись мужчины, а тощий сказал, вздохнув: – Вот бы эту шутку с нашим муллой отколоть.

Насреддин вновь промолчал, лишь улыбнулся одними краешками губ. Икрам так и не понял, чему он улыбался: неужели ходже интересно слушать небылицы про себя? А может, просто задумался о чем своем?

Икрам оказался близок к истине. Насреддин размышлял о том, почему люди сочиняют и рассказывают про него столько историй. Все они, разумеется, разные, потому что придумывают их и богатые, и бедные. Бедным хочется видеть в Насреддине своего заступника, могущего дать отпор наглым богачам, не знающим в своей жадности никакой меры. Богатые же сочиняют истории про глупцов или берут услышанные где-то и приписывают их Насреддину, потому как это придает им уверенности в себе – ведь они умнее ходжи, а бояться глупца вовсе не стоит. И те и другие истории Насреддин считал полезными. Бедные набирались духу смеяться над жадностью и глупостью богатых и смелости противостоять их бесчинствам, а богатые слишком уж расслаблялись, не видя в Насреддине достойного соперника. И тогда наступал черед ходжи…

– А знаете, почтеннейший, – обратился рассказчик к Насреддину, оторвав его от размышлений, – ваши смелость и остроумие достойны самого Насреддина.

– Правда? – усмехнулся ходжа. – Польщен сравнением.

– А не скажете ли вы нам свое имя?

– Это мой друг из очень дальнего кишлака. – Икрам не дал открыть рта Насреддину. – Из очень-очень дальнего. А зовут его…

– Насыр, – подсказал ходжа, качнув рукой с зажатой в ней пиалой.

– Да-да, именно Насыр! – обрадовался помощи Икрам.

– Странно все это, – покачал головой вопрошающий. Похоже, его нисколько не убедил жар в голосе, с которым ответил ему Икрам. – Очень странно. Но все равно спасибо вам, Насыр-ако. Я думаю, теперь мулла на некоторое время присмиреет.

– И то хорошо, – ответил ходжа. – Но если вы его больше не будете баловать, то он непременно присмиреет навсегда.

– Неплохо бы, – опять тяжко вздохнул тощий. – А ну как он начнет грозить небесными карами?

– Забавный ты человек, – беззлобно усмехнулся Насреддин, выплескивая остатки чая на пыльную дорогу у себя за спиной. – Ты же своими ушами слышал, что