Судьбы и фурии - Лорен Грофф

[А еще белым.]

Парни вроде него рождаются, чтобы быть лидерами! С чего бы ему быть несчастным? Декан посоветовал ученику собраться, взять себя в руки и купить какое-нибудь средство от прыщей, возможно, тогда Лотто смог бы с бо́льшим успехом подниматься вверх по социальной лестнице.

К слову, у него есть друг, который мог бы выписать для Лотто рецепт такого средства. Он полез искать записную книжку, и в его открытом ящике Лотто мельком заметил знакомый маслянистый блеск. Пистолет!

[Ночной сторож в их старом доме носил такой же в кожаном футляре.]

После этого разговора пистолет в столе декана стал единственным, о чем Лотто мог думать. Снова и снова он видел перед собой эту короткую вспышку света и чувствовал тяжесть оружия в своей руке.

НАСТУПИЛ ФЕВРАЛЬ.

Дверь класса по английскому открылась и вошел какой-то странный, похожий на жабу человечек в красном балахоне, с лицом, как у личинки, рыхлой кожей и редкими волосами. Настоящий красавчик, короче говоря. Сняв плащ, коротышка написал на доске: «Дентон Трэшер», а затем на секунду прикрыл глаза. Когда же он снова открыл их, его лицо исказила гримаса боли, а руки напряглись так, словно он схватил ими пудовую гирю.

– Войте, войте, войте, войте! – прошептал он. –

В классе царила абсолютная тишина. Не прозвучало ни единого смешка, ничего. Мальчики застыли. И в этот миг на Лотто снизошло озарение. Вот же он – ответ на все его вопросы, вот то, что ему нужно! Прекрасная возможность забыть о том, кто ты есть на самом деле, и стать кем-то другим! Возможность заставить замолчать самый жуткий объект на свете – класс, полный мальчишек! Лотто жил в мутном, размытом мире с тех пор, как умер его отец, но в тот момент к нему вдруг снова вернулись краски!

А человек у доски тем временем глубоко вздохнул и снова стал самим собой.

– Ваш учитель заболел, – объявил он. – Не то плеврит, не то водянка. Я буду его заменять. Меня зовут Дентон Трэшер. Итак, молодые люди, скажите-ка мне, что вы сейчас проходите?

– «Убить пересмешника», – прошептал Арнольд Кэбот.

– Господи Исусе, – пробормотал Дентон Трэшер, а затем вдруг взял корзину для мусора и ураганом пронесся по рядам, сметая в нее все тетрадки. – И это они называют хорошим образованием! Такими темпами через двадцать лет мы все станет рабами у японцев. Никто не может по праву считаться человеком, пока не познает настоящего Мэтра. Но ничего, когда мы закончим, вы все станете настоящими фанатами Шекспира!

Он сел на край стола, потер ладони и скрестил руки на груди.

– Для начала, – сказал он, – кто может ответить мне, в чем состоит разница между комедией и трагедией?

– Торжественность против юмора, тяжесть против легкости? – ответил Франциско Родригез.

– Неправильно, – отрезал Дентон Трэшер. – Но на самом деле это был вопрос с подвохом. Разницы нет, оба эти понятия относительные. Любая история – это пейзаж, где трагедия может быть одновременно и комедией, и драмой. И наоборот. Все зависит от вашего отношения. Взгляните. – Он соорудил руками «экранчик» и поднес его к Желешке, грустному мальчику, который при его приближении тут же втянул голову в плечи. Дентон запнулся и поспешно перенес свой «экран» к Сэмюелю Харрису, веселому и популярному темнокожему парню, который к тому же был рулевым на лодке Лотто.

– Трагедия, – вынес свой вердикт Трэшер, и все расхохотались, а Сэмюель – громче всех. Его уверенность в себе была просто невероятна. Дентон Трэшер все носил и носил свой «экранчик» по классу, пока в него не попал Лотто. Его глаза встретились с влажными глазами мужчины.

– А тут комедия! – сказал тот.

Лотто рассмеялся, как и все остальные, но не потому, что его это задело и он надеялся это скрыть, а потому, что был искренне благодарен Дентону Трэшеру, ведь в тот день он распахнул перед ним двери театра.

Единственного места в этом мире, где Лотто мог бы жить.

ЕМУ ДОСТАЛАСЬ РОЛЬ ФАЛЬСТАФА в весенней постановке. Наверное, дело было в гриме, но тогда его собственное жалкое «я» каким-то образом полностью растворилось в его герое.

– Браво! – сказал Дентон Трэшер в другой раз, когда на одном из уроков Лотто прочитал монолог Отелло.

Лотто коротко улыбнулся в ответ на похвалу и вернулся на свое место.

На соревнованиях по гребле их команда побила университетскую – Лотто так старался грести в одном темпе с остальными, что его чуть не хватил удар.

Ему все еще было тоскливо, даже несмотря на то, что пришла весна, на деревьях треснули почки и на их ветви вернулись птицы. К тому же в апреле Салли позвонила ему и, всхлипывая, сообщила, что Лотто не может вернуться домой на летние каникулы.

– Все еще есть… угроза, – уклончиво пояснила она, и Лотто понял, что его старые друзья наверняка тусуются где-то неподалеку. Он представил себе, как Салли едет за рулем, случайно замечает их на шоссе и ее руки сами собой поворачивают руль в их сторону.

А ведь ему так хотелось подержать на руках сестренку. Она так быстро растет! Скоро и не вспомнит о Лотто. Еще хотелось попробовать еду Салли. Почувствовать запах материнских духов, послушать, как она слегка потусторонним голосом рассказывает ему о Моисее или Иове так, словно лично была знакома с ними обоими.

Лотто шепотом умолял Салли разрешить ему вернуться, уверяя, что и шагу не ступит за порог дома, и в конце концов она пообещала ему, что летом они приедут навестить его, а затем все вместе направятся в Бостон. Может, это и к лучшему. В воспоминаниях Лотто Флорида уже давно превратилась в один большой солнечный блик, проглотивший все его детство. И вот теперь он висел здесь на телефоне, без надежды, без друзей, всеми брошенный, доведенный до истерики от жалости к самому себе.

Окончательный план действий пришел ему в голову после того, как во время обеда все затеяли битву мятными пирожными. Когда стемнело, а цветы на ветках стали похожи на крылышки моли, Лотто вышел на улицу. Кабинет декана находился в здании школьной администрации. В кабинете стоял стол, а в столе был заветный ящик, внутри которого, Лотто знал, лежит пистолет.

Он представил, как утром декан откроет дверь и увидит повсюду жуткие брызги.

Как в ужасе отступит.

Как Салли и его мать тронутся от горя.

Отлично!

Лотто был бы совсем не против, чтобы они провели в слезах весь остаток жизни или вообще померли от горя! Единственное, что сдерживало его решимость, так это мысли о сестренке. Она ведь еще совсем крошка! Она и не поймет, что потеряла брата. И никогда не узнает, каково это – иметь брата.