Круг Девятирога - Владимир Городов

В конце концов крупье объявил, что полностью проигрался, зло сунул в карман колоду и ушёл, громко хлопнув дверью. Я пересчитал деньги: мой выигрыш составил без малого десять катимов. Угостив пивом своих наиболее рьяных болельщиков, я поднялся наверх, в общую спальню, где, не дождавшись меня, уже спал Асий. Здесь, как и в любом помещении, где ночует слишком много народа, было душно, стоял спёртый неприятный запах. Кто-то громко храпел, кто-то бормотал во сне.

«Может, стоит заказать отдельный номер? Деньги теперь есть», – подумал я. Но будить очень утомившегося за день старика не хотелось. Да и сам я устал, а потому поленился сходить поискать хозяина гостиного двора, прилёг рядом с Асием и тут же уснул – словно в омут провалился.

* * *

Проснулся я среди ночи от того, что чьи-то руки осторожно меня обыскивали.

– Кто это? – со сна глупо спросил я.

– А, фтоб тебя! – раздалось в темноте злобное бормотание, после чего я получил такой удар в лицо, что сознание меня покинуло.

* * *

Утром Асий лечил меня от нестерпимой головной боли отваром из трав, купленных на последние деньги у местного ведуна. Из тех же трав он приготовил и примочку для моего заплывшего глаза. Старик ничего не говорил, но молчание это воспринималось мною хуже иных укоров. А кроме него, сочувствия ждать не от кого: даже все мои вчерашние фанаты, узнав, что произошло, стали дико ржать и указывать на меня мизинцем – один из самых неприличных жестов в этом мире.

– Но я же знаю, кто это сделал! – кипятился я. – Это же грабёж! Он должен ответить по закону!

– Здесь не город, здесь один закон – закон сильного, – грустно ответил Асий, вновь смачивая тряпицу в травяном взваре. – Нешто ты готов вызвать его на кулачный бой?

Мне? Драться?! В моём-то нынешнем воплощении? Да на меня дунуть – на ногах не удержусь. Осталось лишь заткнуться. Как только мне стало чуть лучше, мы снова двинулись в путь. Без единого шестака в кармане.

Дрогоут Реути, 4 сатината 8855 года

За день, такой же знойный, с безжалостно палящим солнцем, мы прошли ещё мимо двух дрогоутов, колосящиеся поля вокруг которых несколько скрашивали уже поднадоевший своим однообразием пейзаж Божьей Столешницы. Когда светило приблизилось к горизонту, вдалеке показался третий, и мы поспешили к нему, выбиваясь из последних сил, потому что за весь день у нас не побывало во рту и малой крошки съестного. Дрогоут оказался небольшим, без гостиного двора, так что о приюте на ночь здесь следовало просить хозяев.

– Скажи, уважаемый, – обратился Асий к одному из деловито снующих по большому двору крестьян, – как называется этот замечательный дрогоут и кто здесь старший, у кого я могу попросить о ночлеге?

– Дрогоут Реути, – буркнул тот не слишком приветливо. – А хозяин здесь лэд Лоди. Только не вздумай к нему самому соваться. Видишь вон там, подле обоза, мужик такой невысокий? Это Есса, старший двора. Вот к нему и иди.

– А не приключилось ли хвори у какой живности в вашем дрогоуте? – продолжил выспрашивать старик. – Я неплохой скотознатец, и за скромную плату…

– Только попробуй, старый хрыч, у меня кусок хлеба отбить! Пожалеешь, что мимо дрогоута не прошёл! – рыкнул на Асия крестьянин.

Есса, маленький и кругленький улыбчивый человек, сновал между телегами, деловито распоряжаясь погрузкой обоза, который, судя по репликам работающих здесь людей, наутро должен отправиться на Взморье.

– Вон там, под навесом, на сене располагайтесь, – великодушно разрешил он. – Места не жалко. А ежели шестак-другой найдётся, так на кухне и покормят от пуза.

– Досадно, что здесь есть свой скотознатец, – сказал мне Асий, когда мы отошли. – Придётся ночевать натощак. Вот когда можно пожалеть, что я не фигляр!

– А что, артистов здесь уважают? – поинтересовался я.

– Фигляров не уважают нигде. Однако ж смотреть на лицедейство любят. Особенно в дрогоутах: поживи-ка в такой глуши!

«А что? Попытка – не пытка! Авось, в случае неудачи меня, убогого, очень больно бить не будут!» – решился я и заорал во всё горло:

– Эй, славные жители Реути! Слушайте, и не говорите, что не слышали! Только один раз! Проездом в Париж! Лауреат межрайонного смотра-конкурса моноспектаклей!..

Здесь есть катим потёртый… вот он. Нынче

Вдова мне отдала его, но прежде

С тремя детьми полдня перед окном

Она стояла на коленях воя…

Очень странно, но тот факт, что я говорю и думаю на языке, доселе мне совершенно неизвестном, я обнаружил только тогда, когда вознамерился декламировать стихи Пушкина. Как-то всё и звучало не так, и рифмы, что называется, «не били». Однако язык Ланелы (примерно так в фонетическом преобразовании здесь звучат слова «земля» и «Земля») весьма гибок, мелодичен и имеет множество синонимов. Поэтому очень скоро я поднаторел переводить любое стихотворение «с ходу». Получалось, судя по реакции слушателей, весьма недурно. И крестьяне, и местный лэд, не избалованные обилием культурно-массовых мероприятий, принимали «на ура» любой мой репертуар, до слёз хохотали над самыми незатейливыми шутками, от души рыдали над мелодраматическими сценами. Подогреваемый такой всенародной любовью, во мне проснулся недюжинный лицедейский талант. После «Скупого рыцаря» я разыграл в лицах «Двенадцатую ночь» Шекспира, которую, как и многие другие произведения, с помощью открывшегося во мне дара помнил до последней запятой в тексте. Выступление прошло при полном аншлаге. На концерт собралось всё население хутора. В «царской ложе» восседал лэд Лоди со своей семьёй. В «партере» копошилась детвора. «Бенуар» занимали крестьяне и крестьянки, а «галёрку» – толпа каких-то лысых людей. «Каторжники, что ли?» – подумалось мне.

Часа через три у меня с непривычки элементарно сел голос, и выступление пришлось закончить. Благодарные зрители щедро набросали мне под ноги цилиндрики мелких монет – шестаки, четвертаки и полушки. А растроганный лэд торжественно вручил полновесный катим.

Сытые и потому довольные, мы с Асием возлежали на большущей копне свежего сена под навесом, глядя на кипучую жизнь крестьянского подворья: погрузка обоза, прерванная моим выступлением, продолжалась при свете факелов. Людей по двору сновало много, но больше всего тех, лысых.

– Кто это такие? – спросил я Асия. – Странные какие-то. Даже не могу понять, мужчины это или женщины.

– Это бепо, бесполые, – ответил он.

– То есть как – бесполые?

– Странная прихоть Того иль Другого. Не мужчины, не женщины, чада от них не плодятся. Потому-то они и признаны повсеместно существами низшими.

Асий окликнул одно из бепо, которое тут же подбежало к нам и стало беспрестанно кланяться, напомнив мне супервежливого японца:

– Чем И-Ко может угодить господам?

– А ну-кось, разоблачись да повернись на разные стороны. – Асий бросил ему мелкую монету. Бепо, подхватив деньги, с готовностью сбросило одежду и стало вертеться перед нами, поглаживая и нахваливая своё тело, действительно, напрочь лишённое каких бы то ни было половых признаков: формы усреднённые, волосяной покров полностью отсутствует.