Одиссея капитана Блада - Рафаэль Сабатини

— Что ещё тебе нужно, подлец? Ты опять будешь отниматьу нас время своими бесполезными увёртками?

— Я бы хотел, чтобы ваша честь и господа присяжныезаседатели выслушали, как это вы мне обещали, что я скажу в свою защиту.

— Ну что же… Послушаем… — Резкий голос верховногосудьи внезапно сорвался и стал глухим. Фигура судьи скорчилась. Своей белойрукой с набухшими синими венами он достал носовой платок и прижал его к губам.Питер Блад понял как врач, что Джефрейс испытывает сейчас приступ боли,вызванной разрушающей его болезнью. Но судья, пересилив боль, продолжал: —Говори! Хотя что ещё можно сказать в свою защиту после того, как во всёмпризнался?

— Вы сами об этом будете судить, ваша честь.

— Для этого я сюда и прислан.

— Прошу и вас, господа, — обратился Блад к членамсуда, которые беспокойно задвигались под уверенным взглядом его светло-синихглаз.

Присяжные заседатели смертельно боялись Джефрейса, ибо онвёл себя с ними так, будто они сами были подсудимыми, обвиняемыми в измене.

Питер Блад смело вышел вперёд… Он держался прямо и уверенно,но лицо его было мрачно.

— Капитан Гобарт в самом деле нашёл меня в усадьбеОглторп, — сказал Блад спокойно, — однако он умолчал о том, что я тамделал.

— Ну, а что же ты должен был делать там в компаниибунтовщиков, чья вина уже доказана?

— Именно это я и прошу разрешить мне сказать.

— Говори, но только короче. Если мне придётся выслушатьвсё, что здесь захотят болтать собаки-предатели, нам нужно будет заседать довесны.

— Я был там, ваша честь, для того, чтобы врачевать ранылорда Гилдоя.

— Что такое? Ты хочешь сказать нам, что ты доктор?

— Да, я окончил Тринити-колледж в Дублине.

— Боже милосердный! — вскричал Джефрейс, в голосекоторого вновь зазвучала сила. — Поглядите на этого мерзавца! —обратился он к членам суда. — Ведь свидетель показал, что несколько летназад встречал его в Танжере как офицера французской армии. Вы слышали ипризнание самого подсудимого о том, что показания свидетеля правильны.

— Я признаю это и сейчас. Но вместе с тем правильнотакже и то, что сказал я. Несколько лет мне пришлось быть солдатом, но раньше ябыл врачом и с января этого года, обосновавшись в Бриджуотере, вернулся к своейпрофессии доктора, что может подтвердить сотня свидетелей.

— Не хватало ещё тратить на это время! Я вынесуприговор на основании твоих же собственных слов, подлец! Ещё раз спрашиваю: какты, выдающий себя за врача, мирно занимавшегося практикой в Бриджуотере,оказался в армии Монмута?

— Я никогда не был в этой армии. Ни один свидетель непоказал этого и, осмеливаюсь утверждать, не покажет. Я не сочувствовал целямвосстания и считал эту авантюру сумасшествием. С вашего разрешения, хочуспросить у вас: что мог делать я, католик, в армии протестантов?

— Католик? — мрачно переспросил судья, взглянув нанего. — Ты — хныкающий ханжа-протестант! Должен сказать тебе, молодойчеловек, что я носом чую протестанта за сорок миль.

— В таком случае, удивляюсь, почему вы, обладая стольчувствительным носом, не можете узнать католика на расстоянии четырёх шагов.

С галерей послышался смех, немедленно умолкший посленаправленных туда свирепых взглядов судьи и криков судебного пристава.

Подняв изящную, белую руку, всё ещё сжимавшую носовойплаток, и подчёркивая каждое слово угрожающим покачиванием указательногопальца, Джефрейс сказал:

— Вопрос о твоей религии, мой друг, мы обсуждать небудем. Однако запомни, что я тебе скажу: никакая религия не может оправдатьложь. У тебя есть бессмертная душа. Подумай об этом, а также о том, чтовсемогущий бог, перед судом которого и ты, и мы, и все люди предстанем в деньвеликого судилища, накажет тебя за малейшую ложь и бросит в бездну, полную огняи кипящей серы. Бога нельзя обмануть! Помни об этом всегда. А сейчас скажи: какслучилось, что тебя захватили вместе с бунтовщиками?

Питер Блад с изумлением и ужасом взглянул на судью:

— В то утро, ваша честь, меня вызвали к раненому лордуГилдою. По долгу профессии я считал своей обязанностью оказать ему помощь.

— Своей обязанностью? — И судья с побелевшимлицом, перекошенным усмешкой, гневно взглянул на Блада. Затем, овладев собой,Джефрейс глубоко вздохнул и с прежней мягкостью сказал: — О, мой бог!Нельзя же так испытывать наше терпение. Ну хорошо. Скажите, кто вас вызывал?

— Находящийся здесь Питт. Он может подтвердить моислова.

— Ага! Подтвердит Питт, уже сознавшийся в своей измене.И это — ваш свидетель?

— Здесь находится и Эндрью Бэйнс. Он скажет то же самое.

— Дорогому Бэйнсу ещё предстоит самому ответить за своипрегрешения. Полагаю, он будет очень занят, спасая свою собственную шею отверёвки. Так, так! И это все ваши свидетели?

— Почему же все, ваша честь? Можно вызвать изБриджуотера и других свидетелей, которые видели, как я уезжал вместе с Питтомна крупе, его лошади.

— О, в этом не будет необходимости, — улыбнулсяверховный судья. — Я не намерен тратить на вас время. Скажите мне толькоодно: когда Питт, как вы утверждаете, явился за вами, знали ли вы, что он былсторонником Монмута, в чём он уже здесь сознался?

— Да, ваша честь, я знал об этом.

— Вы знали! Ага! — И верховный судья грознопосмотрел на присяжных заседателей, съёжившихся от страха. — И всё же, несмотряна это, вы поехали с ним?

— Да, я считал святым долгом оказать помощь раненомучеловеку.

— Ты называешь это святым долгом, мерзавец?! —заорал судья. — Боже милосердный! Твой святой долг, подлец, служить королюи богу! Но не будем говорить об этом. Сказал ли вам этот Питт, кому именнонужна была ваша помощь?

— Да, лорду Гилдою.

— А знали ли вы, что лорд Гилдой был ранен в сражении ина чьей стороне он сражался?

— Да, знал.

— И тем не менее, будучи, как вы нас пытаетесь убедить,лояльным подданным нашего короля, вы отправились к Гилдою?

На мгновение Питер Блад потерял терпение.

— Меня занимали его раны, а не его политическиевзгляды! — сказал он резко.

На галереях и даже среди присяжных заседателей раздалсяодобрительный шёпот, который лишь усилил ярость верховного судьи.

— Господи Исусе! Жил ли ещё когда-либо на свете такойбесстыжий злодей, как ты? — И Джефрейс повернул своё мертвенно-бледноелицо к членам суда. — Я обращаю ваше внимание, господа, на отвратительноеповедение этого подлого изменника. Того, в чём он сам сознался, достаточно,чтобы повесить его десять раз… Ответьте мне, подсудимый, какую цель выпреследовали, мороча капитана Гобарта враньём о высоком сане изменника Питта?