Ленин и Инесса Арманд. Любовь и революция - Лилия Гусейнова

Инесса же умело пользовалась нашим расположением к ней и в какой-то момент стала настолько близка, что в пылу разговора позволила себе поцеловать меня. Ее страстные, мягкие губы так жадно целовали меня, что я даже не смог отстранится. А потом она опустилась на колени и прижала мои руки к своим губам. И так повторялось бесчисленное множество раз, когда мы оставались наедине. Я не мог противиться своему влечению. Но и не мог ответить ей взаимностью. Но она так была страстна, что, казалось, не замечала моей некой инфантильности и даже робости. Она все была готова сделать сама.

Вот тогда-то и произошел взрыв. Надежда Константиновна не смогла больше терпеть и закрывать глаза на очевидные вещи. И в какой-то момент она хотела «самоустраниться», но я не допустил этого. Я упросил ее остаться.

Уже тогда я знал, что скоро нашему любовному треугольнику придет конец. И я сочту невозможным разрываться дальше между двумя женщинами и сам стану катализатором разрыва с Инессой.

Но до этого момента пройдет еще немало времени. И мне до сих пор совестно, что я так терзал сердце во-первых, Наденьки, а во-вторых, Инессы.

Обе они не заслужили такого моего отношения. Наверное, я не ценил их заботу и любовь, настолько, насколько это было нужно.

Но так уж устроен человек: «Что имеем, не храним, а, потерявши, плачем»…

Я, Инесса Елизавета Стеффен, дочь оперного певца и актрисы, родилась 8 мая 1874 года в Париже. Осиротев в 15 лет, я переехала в Москву к тетке, которая работала гувернанткой в семье обрусевших французов Армандов, богатых промышленников.

Торговый дом «Евгений Арманд и сыновья» владел крупной фабрикой в Пушкине, на которой 1200 рабочих производили шерстяные ткани на 900 тысяч рублей в год – огромная сумма по нашим временам. Кроме того, почетный гражданин и мануфактур-советник Евгений Арманд имел, помимо этого, еще несколько хороших источников дохода.

Взрослея, я все активнее стала обращать свое внимание на Александра Арманда, сына хозяев. Но молодой человек относился ко мне как к бедной приживалке или как к предмету мебели. Днем он изучал биржевые сводки и читал книги по экономике, а по вечерам, не говоря никому ни слова, уходил в неизвестном направлении. Тогда я догадалась: у Александра было какое-то увлечение на стороне. Невнимание со стороны объекта воздыханий и наличие конкурентки лишь раззадоривало меня.

Устроив в отсутствие Александра обыск в его комнате, я нашла письма интимного содержания, полученные им от одной замужней высокопоставленной особы. И когда Александр вернулся, я поставила ему условие: либо о письмах узнает вся Москва, что навеки опозорит семью Армандов, либо он тотчас же объявляет о нашей помолвке. По нравственным законам нашего времени, выбора у Александра не оставалось.

Так уж было, видимо, предназначено судьбой, что мы, сестры Стеффен, стали носить фамилию Арманд, выйдя замуж за сыновей Евгения Евгеньевича Арманда, я в 19 лет – за Александра, а Рене – за Николая. Финансовое положение семьи позволяло нам ни в чем себе не отказывать. И мы были абсолютно счастливы!

Семейство Армандов было весьма прогрессивно настроено, наверное, сказывалась вольнолюбивая французская кровь. В их доме скрывались от преследований полиции революционеры. Мне подобная обстановка пришлась очень по душе, я чрезвычайно увлеклась идеями «свободы, равенства и братства», особенно меня волновала «свобода» женщин. Я всегда мечтала о равноправии.

Буквально через год после свадьбы я родила Александру сына, и вскоре забеременела вновь… И, как это не парадоксально, из равнодушного и неприступного Александр постепенно превратился в покорного мужа и любящего отца, проводившего со мной, его женой, и к тому времени уже четырьмя нашими детьми почти круглые сутки. Такой ручной и податливый супруг мне быстро стал не интересен. Хотя почему быстро? Мы прожили вместе 9 долгих лет!

И эта жизнь меня изменила! В ней было все – богатство, любовь, преклонение, обожание, интересное общество… И – благотворительность. Я всегда хотела помогать другим! Постепенно я разочаровалась в своем «вероисповедании» – и англиканском, и православном. Зреющее стремление к настоящей жизни, жажда настоящей работы и помощи неимущим, тяжелый быт которых проходил прямо перед моими глазами – это были рабочие армандовской мануфактуры. У меня появился интерес к преподаванию в воскресных школах. Затем я стала – председателем московского «Общества по улучшению участи женщин». Я хотела, чтобы у всех были равные права и главное – право выбора – с кем жить, где работать. Мною была попытка издавать – на благотворительных началах – печатное издание, посвященное вопросам улучшения условий жизни неимущих… Я часто бывала заграницей, узнавала много нового о тамошней жизни, во мне пробудился интерес к философской литературе, к текущей политике, к социальным проблемам. Я медленно, но верно вступила на путь, ведущий к профессии революционера.

Охладев к Александру, я бросила мужа, и, оставив ему детей, переключилась на его младшего брата Владимира. Мне тогда было 28, Владимиру – всего лишь 17. Юноша сдался быстро, но, насытившись молодым и горячим любовником и родив от него еще одного ребенка, я не стала разрывать с ним отношения. Наш, на первый взгляд, банальный адюльтер перерос в тесное сотрудничество, ибо Владимир, будучи убежденным социал-демократом, нравился мне своими принципами и взглядами на жизнь. Между тем, Александр слезно умолял меня вернуться, присылал письма с вложенными фотографиями наших подрастающих детей, но я конверты отправляла обратно, даже не вскрывая их. Просто смотрела на свет и, видя, что там очередное фото, бросала их в ящик стола, а затем при случае отправляла обратно.

Как у многих профессиональных революционеров, у меня имелось несколько имен, не считая псевдонимов. В разное время, а иногда и одновременно меня звали Elisabeth P cheux d’Herbenville или Inessa St phane, а позже – Armand или In s Elisabeth Armand. Дело, однако, не только в революции. Просто у меня, родившейся в Париже, родители принадлежали, как я уже говорила, к творческой богеме. А в этой среде, как и у революционеров, в ходу были псевдонимы и прозвища. Словом, привычка к прозвищам у меня была в крови.

Володя был рядом со мной – благоговейно следующий по всем этапам нашей скитальческой жизни. Пять лет счастья оборвались его трагической болезнью и ранней смертью… Перед этим я опять попала в ссылку, он по состоянию здоровья не смог быть рядом, но я сумела сбежать – сначала в Петербург, а затем – в Швейцарию, к нему в туберкулезный санаторий, – и смогла побыть подле него несколько последних дней… Потом было трудно, но я преодолела этот страшный удар и неизбывное личное горе. Непоправимая потеря… С ним было связано все мое личное счастье. А без личного счастья человеку прожить очень трудно. Физическое влечение часто не связано с сердечной любовью, и в моей жизни эти два чувства совпали, наверное, всего лишь раз. Я имею ввиду Владимира.

На протяжении многих лет каждый час, каждый день моей жизни моей были расписаны буквально по минутам. На каждом шагу меня подстерегала опасность. Но я не теряла времени ни в тюрьмах, ни в ссылках, ни в эмиграции. В пору тяжкой реакции, безвременья, предательств и уныния, пору мезенской ссылки, мою энергию было не победить! В ссылках я говорила себе: терпение и бодрость! После блестящей, интересной деятельности перейдем к мелкой, серенькой, кротовой работе – большой вопрос, какая из них окажется плодотворнее. Но у меня и «кротовая» работа превращалась в «блестящую, интересную деятельность».