Знак Лукавого - Борис Иванов

Судя по наступившему многозначительному молчанию, Дуппель понял его без слов.

Только я по-прежнему не понимал ровным счетом ничего. Разумеется, за последние час-полтора я мог бы уже свыкнуться с таким состоянием, но в данном случае дело усугублялось зловещим молчанием и понимающим переглядыванием похитителей. Я начал казаться самому себе особо заразным больным, представшим перед консилиумом медиков, которые явились, чтобы без особых сантиментов сообщить клиенту, что сейчас самое время приступить к составлению завещания. А может быть, даже к немедленной кремации заживо.

– Заклятие, – первым нарушил молчание Дуппель. – Первый раз вижу своими глазами. Слышать приходилось много, а вот так…

– Но ничего другого не напрашивается, – вздохнул Ольгред. – Будем работать, исходя из этого.

Он повернулся и подошел к бару. Вернулся с бутылкой «Тичерс» и тремя стаканами. В стаканах позвякивал лед.

«Здорово они работать собрались», – подумал я.

Ольгред плеснул понемногу себе и Дуппелю и от души – мне. Наконец-то он уставился на меня, а не на злосчастную татуировку. Смотрел сочувственно и даже с толикой какого-то уважения.

– Глотни, Сережа, – сказал он ласково, протягивая мне стакан. – Ты извини, что мы тебя так вот… – Последовал неопределенный жест. – Понимаешь, с одной стороны, дело серьезное, а с другой… Мы думали, что ты в курсе дела и просто, как говорится, шлангом прикидываешься… А тут… Ты, оказывается, всерьез ничего не понимаешь. Так что нам с тобой предстоит поработать… Во всем разобраться… Да ты не бойся. Ничего никто тебе не сделает. Ты давай, – он кивнул на стакан, – расслабься немного…

Я машинально взял виски, но решил не спешить с выполнением полученных ценных указаний.

– Это у вас так принято – после первой не закусывать? – спросил я, сосредоточиваясь на побалтывании кубиков льда в янтарном пойле.

– В самом деле, – самокритично заметил Ольгред и, наигранно нахмурившись, глянул на Дуппеля.

Тот поправил воротник и отправился копаться в холодильнике. Я продолжал развивать инициативу:

– Я, знаете, больше не выпить хочу, а отлить… Вы не собираетесь разрешить мне поссать?

– Ну грубость-то зачем? – укоризненно заметил Дуппель, приближаясь с банкой шпрот, разовыми пластиковыми вилочками и консервным ножом в руках. – «Поссать, поссать»… – передразнил он меня. – Хочешь по-малому – вон в ту дверь. Там – вторая дверь направо по коридору. Не заблудись. И веди себя правильно.

Он достал из-под мундира мобильник и распорядился:

– Ребята, сейчас к вам чудик один придет. Да, именно «до ветру». Присмотрите, чтобы не заблукал… Лады.

Дуппель вежливым жестом определил мне направление движения.

Смею вас заверить, что справлять малую нужду под присмотром пары наряженных в бронежилеты вооруженных мордоворотов – занятие, вовсе не приносящее желанного облегчения. Думаю, что и большую – тоже. Когда я вернулся в кабинет, оба моих новообретенных знакомых, нещадно смоля Дуппелева «Волка», уже восседали в креслах вокруг журнального столика, украшенного теперь уже сильно опустошенной бутылью виски, полупустой коробкой шпрот и – на отдельном блюдце – нарезанным тоньше тонкого лимоном. Еще на столе лежала этакая тоненькая папочка-скоросшиватель.

– У тебя, Сергей, не мочевой пузырь, а прямо-таки нефтеналивной танкер, – заметил Дуппель, посасывая остатки лимонной дольки. – Судя по затраченному времени.

– В следующий раз тебя с собой возьму, – раздраженно отозвался я.

– Ну вот – опять ты грубишь, – мученически морщась, констатировал Дуппель. – Напрасно ты это, Сережа…

– Это я – то грублю! – возмутился я. – Вы тут уголовщиной занимаетесь, а я вам слова не скажи! Мало того, что меня насильно затащили и здесь насильно заперли, так вы же еще мне братишку до смерти испугали! И вообще – что вам от меня надо?! Что мы тут собрались: бутылочку на троих раздавить и побазарить малость, только и всего? Что вы ко мне с родинкой этой пристигались?! Ну не родинка это, ну татуировка, ну и что?! Знак, что ли, это масонский или как?

И Ольгред, и Дуппель одновременно весело уставились на меня. Похоже, я их основательно рассмешил.

– Татуировочка, значит… – усмехнулся Ольгред. – Ну-ну… Ты давай садись, – кивнул он на недавно покинутое мною кресло. – Прими стопаря, пригаси эмоции и поговорим толком…

– Нет бы с этого и начать, – буркнул я и осушил оставленный для меня стакан. (Помирать – так с музыкой…) – И еще – можно бы было начать с того, чтобы познакомиться… Представиться, кто такие.

Ольгред благодушно откинулся на спинку кресла и принялся рассматривать, как тают остатки льда на дне его стакана. Я, стараясь не скривить физиономию, закусывал лимоном.

– Представиться, говоришь? – осведомился он. – Это несложно. Будем знакомы – капитан Ольгред к твоим услугам. И Советник Дуппельмейер…

– Сергеев, – мрачно ответствовал я. – Сергей Сергеич. Можете смеяться… А вас самих, кстати, как по фамилии-отчеству? И какого флота ты капитан, а ты кому советник?

Капитан и Советник вяло рассмеялись.

– У нас без фамилий. И без отчеств. Настоящее имя у человека одно. И у тебя тоже одно. Только тебя заставили забыть.

– До встречи с вами, господа хорошие, – возразил я, – никто и ничего не заставлял меня делать… разве что в детстве – на горшок проситься…

– А вот это уже, прости, твоя иллюзия, Сережа, – улыбнулся Ольгред. – Ты в армии не в тех частях служил, где народ дурака валяет… В других, в других, Сереженька. – Он похлопал по лежащей на столе папочке. – Да и потом – недавно совсем – кто-то что-то тебя заставил сделать. Например, забыть кое-что важное. Ты и забыл. Вижу – честно забыл. Придется вспоминать. Вместе. Но давай по порядку.

Он плеснул мне в стакан все оставшееся в бутылке виски.

– Давай расскажи-ка ты нам, друг Сережа, про себя малость. И про родинку эту твою, или, как ты говоришь, татуировочку. Когда, где она у тебя завелась-появилась. Как ты себя при этом чувствовал. И что ты об этом обо всем думаешь… Только без брехни, пожалуйста, без лажи. У нас тут, – он постучал согнутым пальцем по все той же смирно лежавшей в стороне папочке, – на промокашке весь ты есть. Со всеми потрохами. Так что глотай, – он кивнул на стакан, – закуси и поехали.

Я допил «Тичерс» (даже лучший виски всегда был и остается в моих глазах проклятым самогонищем), старательно выскреб из банки остатки шпрот, развалился в кресле и приступил к рассказу.

Биографию свою я к тому времени уже столько раз излагал – устно и письменно, что она вылетала из моих уст без сучка без задоринки, не вызывая обычно никаких вопросов. В этот раз вопросы, правда, были про бабку-эмигрантку (с чего это вдруг она в пятьдесят пятом надумала вернуться в Союз?) и про отца, полжизни промотавшегося по Африке и Юго-Восточной Азии – сначала геологом на контракте, потом – преподавателем, а под старость – специалистом на гранте.