Бледный всадник, Черный Валет - Андрей Дашков

И все-таки ей повезло в третий раз. Против ожидания чужеземец был с нею не груб и не холоден, а очень даже нежен и внимателен. Стоило ему оказаться в безопасности, как с него свалилась невидимая броня, без которой он чувствовал бы себя голым за пределами постели.

«Всем им не хватает любви – даже закоренелым убийцам», – думала Мария с легким злорадством и огромным торжеством. Этим проклятым миром все еще двигала «любовь» – страсть к обладанию, стремление к наслаждению, страх одиночества, неискоренимый в коллективных животных…

Корявое клеймо раба, которое она заметила на руке своего нового любовника, лишь добавило ему мужественности в ее глазах и парадоксальным образом превратилось в символ свободы. Значит, она не ошиблась в нем: он был одним из тех немногих, кому удалось переломить хребет судьбе.

Боже, как она хотела сделать то же самое! Для этого ей нужен был сильный человек, который повел бы ее за собой. Марии казалось, что такой наконец появился. Она с благодарностью принимала его горячее семя и нежно целовала шрамы на огрубевшей коже. Ее ласки были вполне искренними. Вряд ли он понимал, что когда-нибудь она могла бы умереть за него…

Валету было все равно, что она там думает. Он растягивал оплаченное удовольствие. С тщеславием у него было все в порядке – оно попросту отсутствовало. Как и множество других нелепых вещей, ненужных тому, кто всегда и повсюду бродит один…

Прекрасная выдалась ночь. Валету показалось, что он откопал бриллиант в куче дерьма. Воистину в городе Ине жили придурки, не способные оценить то, чем владели. Валет записался бы на прием к этой шлюхе на год вперед, если бы заглядывал так далеко в будущее. Но нет, он не думал даже о завтрашнем дне. Завтра могли убить его или шлюху – и какой тогда толк в дурацких ожиданиях? Он предпочитал брать свое сейчас. Это «сейчас» существовало обособленно; оно не имело отношения ни к прошлому, ни к будущему.

В перерывах между дыхательными и прочими упражнениями Валет оставался жестким прагматиком. Он выуживал скудную информацию с терпением рыбака, сидящего возле застойной лужи. Он фильтровал и сопоставлял то, что услышал от бармена в «Млыне», от Марии, от «Олхозника» и пьянчужки на улице, которого затем пришлось двинуть рукояткой пистолета по зубам… В результате Валет примерно представлял себе, при каких обстоятельствах следует «перейти на другую сторону» и почему, по мнению шлюхи, он «появился не вовремя». Другого он и не ожидал. Попадать в истории – такова была его судьба. Глупо сопротивляться судьбе…

Кобель, привязанный во дворе, взвился, загремел цепью и зашелся истошным лаем, как вражеский лаудшпрехер в период оккупации. Валет ждал, когда пса грохнут, чтобы приняться за работу. Без работы он подолгу не оставался.

Похоже, на сегодня «качели» закончились. Он не испытывал по этому поводу ни малейшего сожаления. Жизнь состояла из обрывков более или менее грязных наслаждений. Он даже не пытался залатать ими пустоту.

Его хлопушки лежали так, что он мог дотянуться до них рукой, не слезая с бабы, – одно из тех правил игры, которые не менялись при любых обстоятельствах. Дом Марии стоял на глухой окраине. На вмешательство людей Начальника рассчитывать не приходилось.

Что-то тяжелое бухнуло в дверь, едва не проломив толстенную доску.

– Открывай, сучье вымя! – заревел пьяный бас, и Валет бросил пушку. Наемники, которым платили за его голову, никогда не предупреждали о своих визитах. А с другими кандидатами в покойники он предпочел бы разобраться, не поднимая шума. Местное быдло обычно выглядит угрожающе, но на деле оказывается почти безопасным.

– Кто это? – спросил он, не прерывая фрикций. Обжатие стало плотным как никогда. Полный кайф!

(Сильно напуганная самочка – в этом было что-то чрезвычайно возбуждающее. Может быть, на Валета подействовала особая, тонкая, как струна, пронизывающая позвоночный столб снизу доверху, вибрация чужого ужаса? Или аромат смерти – сильнейший стимулятор на свете? Порой Валет понимал сексуальных маньяков…)

– Мирон, гнида, совсем достал, – ответила Мария, кусая губы.

Неприятный спазм возник внизу живота. – Хочет трахнуть меня на халяву, конюх долбаный!..

– Убью, тварь! – бушевал снаружи Мирон, пытаясь высадить дверь. – Матку вырежу, блядища!..

Доски трещали. Кобель блевал слюной. Вскоре к нему присоединились все окрестные шавки.

Валет не выносил шума. Особенно собачьей брехни. Он встал и направился к запертой двери.

Сжавшись под рваной простыней, Мария следила за ним взглядом и пыталась понять, насколько он самонадеян, крут или безумен. Он даже не потрудился натянуть штаны, а она догадывалась, как чувствует себя голый человек в минуту опасности. Похоже, этот никак себя не чувствовал.

Был момент, когда она даже испугалась любовничка. Тот серым призраком скользил в полумраке. Стремительно и бесшумно. Инцидент с конюхом не повлиял на его эрекцию. В этом было что-то нечеловеческое. Мария не могла решить, хорошо или плохо, когда у парня СОВСЕМ НЕТ нервов. И что это будет означать для тех, кто навяжется к нему в попутчики…

Между тем Валет отодвинул засов и резко распахнул дверь. Опускавшийся со свистом топор врезался обухом в бревно над его головой.

Валет не шевельнулся, хотя отколовшаяся щепка царапнула по щеке. Он в упор смотрел на бухое быдло, которое шумно топталось на крыльце.

Быдло было одето в исподнюю рубаху и галифе, имело два метра росту, весило под семь пудов, активно трясло рыхлым мясом и распространяло ароматы самогона и лука, забивавшие неистребимый лошадиный дух.

Валету сразу стало ясно, с кем он имеет дело. Это был не его уровень. Поэтому он просто стоял и смотрел. Не мигая.

При виде голого мужика, да еще «на взводе», Мирон замычал, будто бешеный бык, и начал заносить топор, собираясь расколоть пополам гнилой кочан, торчавший на плечах чужака вместо головы. Но тут что-то пробилось сквозь пьяную пелену – может быть, осколок ужаса, воткнувшийся конюху прямо в сердце…

Он увидел два стеклянных зрачка. Абсолютно равнодушных… В них застыло непостижимое выражение. Вернее, отсутствие всякого выражения…

Мирон ощутил внезапную тяжесть в руках, слабость в пояснице.

Беспричинный страх. Это было за пределами его убогого мирка и даже пьяного бреда. Он понимал язык кулака, лома, кудрявого мата. Но голый ебарь ничего не говорил. И кулак у него был раза в два меньше, чем у Мирона. И все же конюх не сумел расколоть его кочан или хотя бы отрубить нагло вздыбившееся достоинство.

Змеиный взгляд незнакомца наводил на Мирона животную тоску. Вызывал желание шарахнуться прочь, в спасительную темноту…

Кобель уже не лаял, а хрипел, будто кто-то душил его цепью.

– Ты… чего? – тупо спросил Мирон, отступая на шаг. Поднятый топор заметно дрожал. У конюха пересохло в хлебальнике.