Труженики моря - Виктор Гюго

Геологическое строение природы, в основе которого лежит ил великого потопа, а на вершине – вечные снега, является для человека такой же стеной, как всякая другая; он рассекает ее и шествует дальше. Он роет каналы на перешейках, проводит туннели через горные массивы, врезается в недра земли, срезает вершины и раздробляет мысы. Прежде он трудился во имя богов. Теперь – для себя самого. Он поумнел, и это называется прогрессом. Человек работает над усовершенствованием своего дома, и этот дом – земной шар.

Быть может, настанет день, когда человеку захочется сравнять Альпы с лицом земли. Земля же позволяет муравью копошиться.

Ребенок, ломая игрушку, надеется увидеть внутри нее душу. Кажется, что и человек ищет душу земного шара.

Тот, кто видел Нормандский архипелаг, любит его; тот, кто жил там, уважает его население.

Местные жители островов благородны и великодушны. Это истые моряки. Люди с Ламаншских островов – совершенно особенные. Признавая в настоящее время первенство за «большой землей», они, однако, относятся свысока к англичанам. Те в свою очередь презирают эти «три-четыре цветочных горшка, погруженные в воду», как они называют архипелаг. Джерсей и Гернзей отвечают: «Мы – нормандцы, и мы в свое время победили Англию». Услышав эти слова, можно улыбнуться, но, право слово, можно искренно ими восхищаться.

Придет время, и Париж введет эти острова в моду, они расцветут; они этого заслуживают. Когда острова прославятся, их ожидает быстрый прогресс. Они обладают редким сочетанием: их климат располагает к лени, а население отличается исключительным трудолюбием.

От своих предков-контрабандистов островитяне сохранили любовь к риску и опасностям. Нет такого места, куда они не решились бы отправиться. В настоящее время Нормандский архипелаг приобретает колонии, как некогда Греческий. В этом залог его будущей славы. Есть уже джерсейцы и гернзейцы, переселившиеся в Австралию, в Калифорнию, на Цейлон. В Северной Америке уже появились Нью-Джерсей и Нью-Гернзей. Эти англо-норманны, застывшие в своем сектантстве, все же весьма восприимчивы к прогрессу. Они суеверны, но рассудительны. Однако разве Франция не занималась разбоем? Разве Англия не была когда-то страной людоедов? Будем скромны; вспомним о наших татуированных предках.

Там, где царил разбой, процветает торговля. Какое чудесное превращение! Оно создано временем, но и человек, без сомнения, принимал участие в этом деле. Прекрасным примером тому является крошечный архипелаг. Эти маленькие народцы – эталон цивилизованной нации. Они достойны любви и уважения. В них, как в капле воды, отражается весь ход развития человечества. Джерсей, Гернзей, Ориньи – прежде притоны, теперь – мастерские, прежде подводные камни, теперь – мирные порты.

Для наблюдателя ряда изменений, именуемого историей, это волнующее зрелище: на его глазах морской народец поднимается по лестнице цивилизации. Человек постепенно выступает из обволакивающей его тьмы и поворачиваются лицом к солнцу. Ничего не может быть величественнее и патетичнее. Бывший пират теперь рабочий, бывший дикарь – гражданин, бывший волк – человек. Стал ли он от этого менее смелым? Нет. Но его смелость нашла лучшее применение. Какая ослепительная разница между теперешней навигацией – морской, речной, торговой, честной, братской – и прежним бессистемным плаванием, девизом которого было: «человек человеку волк». Заграждения превратились в мосты, вражда – в помощь, пираты – в опытных лоцманов. А их предприимчивость и смелость только возросли. Этот край остался страной приключений, но стал также местом честного труда. И чем ужаснее было прошлое, тем поразительней превращение. Глядя на осколки яичной скорлупы, поражаешься мощному взлету вылупившегося из нее орла. Теперь уже можно спокойно говорить о морском разбое, которым прежде занимались жители Нормандского архипелага.

Наблюдая за белыми, веселыми парусами, торжествующими и спокойно проплывающими через лабиринты подводных рифов под надежной охраной электрических маяков, невольно с удовлетворением думаешь о том, как далеко зашел прогресс человечества. И тогда перед глазами встают старые суровые моряки, которые плывут по черным волнам в своих утлых челноках на свет разбросанных по берегу костров, задуваемых яростными порывами ветра.

Рождество 182… года было на Гернзее исключительным. Выпал снег. На Ламаншских островах вода зимой почти никогда не замерзает, а снег здесь – настоящее событие.

В то утро дорога, ведущая вдоль берега порта Сен-Пьер к Валлю, совершенно побелела – снег валил от полуночи до зари. Около девяти часов, вскоре после восхода солнца, этот путь казался почти безлюдным. Англиканцам еще рано было отправляться в церковь Святого Сампсония, а кальвинистам – в Эльдадскую часовню.

На всем расстоянии между двумя башнями можно было встретить только трех прохожих: ребенка, мужчину и женщину. Все трое шли на некотором отдалении друг от друга и, казалось, ничем не были связаны между собой. Ребенок, восьмилетний мальчик, остановившись посреди дороги, с любопытством разглядывал снег. Мужчина шагал за женщиной на расстоянии добрых ста шагов. Оба они шли в одном направлении – от церкви Святого Сампсония. Мужчина был молод, по внешнему виду казался матросом или рабочим, в будничной одежде, и это давало понять, что, несмотря на праздник, он не собирается в церковь. На нем была куртка из грубого коричневого сукна и просмоленные штаны. Его башмаки из толстой кожи, подбитые большими гвоздями, оставляли на снегу след, напоминающий скорее тюремный замок, нежели человеческую ногу. Но зато женщина уж, конечно, была одета для церкви – в широкой теплой накидке, покрытой черным шелком, из-под которой виднелось нарядное платье из ирландского поплина, белого с розовым. Если бы не красные чулки, ее можно было принять за парижанку. Она шла вперед быстро и легко, той походкой, по которой всегда узнают молодую девушку, еще не задетую житейским горем. Во всех ее движениях сквозила грация неясного переходного периода, когда ребенок становится женщиной. Мужчина не обращал на нее внимания.

Внезапно девушка остановилась возле группы дубов, росших на повороте дороги. Она повернулась, и это движение заставило мужчину взглянуть на нее. Одно мгновение она, казалось, размышляла о чем-то, затем нагнулась, и мужчине показалось, будто она чертит что-то пальцем на снегу. Выпрямившись, быстро побежала вперед, затем еще раз обернулась и, засмеявшись, исчезла на боковой тропинке, заросшей живой изгородью и ведущей к Лиерскому замку. Когда она обернулась во второй раз, мужчина узнал в ней Дерюшетту, самую красивую девушку в окрестностях.

Но это не заставило его поторопиться. Через несколько минут он очутился возле группы дубов на повороте дороги. Он уже не думал о девушке, убежавшей по тропинке. Возможно, если бы в это время увидел морскую свинку на берегу или снегиря в кустах, то прошел бы мимо дубов, ничего не замечая. Но случайно в ту минуту его глаза были устремлены вниз, и взгляд невольно упал туда, где останавливалась молодая девушка. Он увидел отпечатки маленьких ножек, а рядом с ними слово, начертанное на снегу: «Жиллиат».