Искусство стильной бедности. Как стать богатым без денег - Виолетта Хамидова

Судя по записям моего прапрадеда, которые он сде­лал в «Доме умалишенных», он никогда не переставал воспринимать политическое фиаско моральной побе­дой. Историки согласились с ним лишь после его смер­ти. Сечени превратился в мифологического националь­ного героя Венгрии, достигнув той степени признания, в которой было отказано даже Лайошу Кошуту, побе­дившему прапрадеда на политической арене.

АНГЛИЧАНЕ

(вообще и в частности)

Ближайшие родственники венгров по духу — англичане. Так же, как и венгры, они считают свою страну центром мироздания. Ко всем иноземцам англичане, без всякого зазрения совести, относятся как к дикарям или полуди­карям, с которыми надо общаться дружелюбно и по воз­можности воспитывать или подавлять. Последнее они делают довольно вежливо, так как разница между былым величием и глубиной нынешнего падения научила их смирению.

Трудов о том, как Великобритания из великой держа­вы превратилась в социально ориентированное государ­ство, хватит не на одну библиотеку, однако до сих пор нет внятного ответа, почему это никак не повлияло на самооценку англичан. Быть может, потому, что англича­не, как и венгры, азартные игроки? Ведь игрок должен уметь проигрывать и ждать, когда ему снова улыбнется удача. Есть один венгерский анекдот, который вполне можно рассказать и об англичанах.

Венгр захотел купить глобус и отправился в магазин. Продавец подает ему первый попавшийся. «Где же тут Венгрия?» — недоумевает венгр. Продавец указывает ногтем мизинца. «Дайте мне, пожалуйста, глобус по­больше, чтобы на нем была только Венгрия», — говорит покупатель.

Нисхождение Англии, самой богатой и могуществен­ной страны, началось еще во второй половине XIX сто­летия, а примерно с 1900 года стало неизбежной реаль­ностью, на которую сами англичане не обращали особого внимания. Знаменитая английская выдержка и в какой-то мере самовнушение позволяли им отстра­ниться от внешнего мира. Примером тому стал финан­совый крах высших слоев общества. Его предпосылки историки усматривают в парламентской реформе 1832 года, лишившей аристократию политической власти. Через полвека начались и экономические проблемы, на­прямую связанные с общеевропейским аграрным кри­зисом, который был спровоцирован развитием индуст­риализации и увеличением числа импортеров дешевой сельскохозяйственной продукции. В 1894 году в Англии был установлен налог на наследство, вынуждавший каж­дое новое поколение оплачивать кончину главы семьи за счет продажи имущества. Тот, у кого после этого еще ос­тавались деньги, потерял их во время мирового кризиса 1929 года. Последний источник легких денег закрылся для англичан в 1946 году, когда Индия объявила о своей независимости.

Любопытно, что именно те дамы и господа из выс­шего общества, которые менее других обращали внима­ние на новую социально-экономическую обстановку, в итоге оказались в лучшем — в том числе и материаль­ном — положении. А семьи, первыми запаниковавшие на рубеже веков, продали свои земельные владения за смешные деньги. Некоторые работы Рубенса и Ван Дейка поменяли владельцев всего за несколько сотен Фунтов. Семьи, которые не замечали, что в их загородных домах течет крыша, и которым удалось сохранить часть имущества, продержавшись до экономических чу­дес ХХ столетия, поправили свое финансовое положение за счет роста цен на землю и прежде всего на пред­меты искусства. Граф Дерби двадцать лет боролся с ис­кушением продать картину Рембрандта «Пир Валтаса­ра». Лишь в 1964 году он все-таки решился и выручил за нее 170 тысяч фунтов, что в пересчете на сегодняшние деньги равняется примерно 500 тысячам евро. А вот гер­цог Девонширский продержался до семидесятых годов и был вознагражден еще лучше, получив за своего Рем­брандта рекордную цену.

В то же время семьи, рано поддавшиеся панике, рас­продали все ценное имущество и были вынуждены втя­гиваться в рабочую жизнь. Английские аристократы ра­ботали не только в банках или аукционных домах. Некоторые, например лорд Тевиот, зарабатывали на хлеб тем, что водили автобус. Виконт Бойль и лорд Блэкфорд, когда им не надо было заседать в палате лордов, подра­батывали официантами, баронесса Шарплз управляла питейным заведением, а леди Диана Спенсер была вос­питательницей в детском саду.

Отпрыски аристократических родов, крутившие руль и разливавшие пиво, прославились тем энтузиазмом, с каким они выполняли пролетарскую работу. Небольшое жалованье никак не влияло на их настроение, — вероят­но, они еще в детстве научились с презрением относить­ся к деньгам. Чем больше опыта накопила семья в искус­стве бедности, чем лучше предки научились отыскивать тень в годину засухи, тем легче было их потомкам пере­носить по-настоящему трудные времена. Такие семьи, как семья египетского короля Фарука, которая не смог­ла привыкнуть ни к власти, ни к ее потере, не выдержали социального краха. Остатки своего состояния, хранив­шиеся до времени в Европе, Фарук спустил в рулетку. Его сестра, принцесса Фатия, эмигрировала в Америку, некоторое время проработала уборщицей, а потом вы­шла замуж за служащего, который позже застрелил ее в лос-анджелесском мотеле.

А вот лорд Кингсейл, чьи предки веками определяли историю Ирландии, сумел привыкнуть к новой жизни. Его род считался обедневшим еще во времена Кромвеля, поэтому потрепанные куртки нисколько не смущают лорда. Кингсейл во всем винит Генриха VII с его «бездумными войнами». Сегодня он живет в маленьком дере­венском домике, некогда принадлежавшем его предкам, пользуется всеобщим уважением соседей, которые уч­тиво обращаются к нему «сэр». И если в местном пабе засорится сток, его хозяин пошлет за помощью именно к «сэру», потому что в качестве вознаграждения за работу тот не потребует ничего, кроме нескольких кружек пива. Одежду, в которой ходит лорд Кингсейл, не согласится купить даже старьевщик. Единственную приличную куртку он надевает, лишь когда его приглашают в город­ской ресторан или на какой-нибудь праздник. Однажды его спросили, лучше ли ему живется оттого, что он лорд. Кингсейл ответил с чисто английской самоиронией: «О да, много лучше. Если я вдруг на званом вечере гром­ко выпущу газы, то все сочтут это за эксцентричную вы­ходку, милую шалость. Если же пукнет кто-нибудь дру­гой, то люди вознегодуют и заговорят о непростительной вульгарности».

Большинство знакомых мне английских снобов пой­дут на все, чтобы обзавестись домашней прислугой, — даже если у самих денег останется меньше, чем у убор­щицы. Те, у кого средства совсем истощились, вовсе не обращают внимания на собственное жилище и притво­ряются, что в нем убрано. Их гости не должны удивлять­ся толстому слою пыли в комнатах и залежам грязной посуды на кухне.

Правда, есть в Англии джентльмены, которые каж­дую неделю играют в уборку своей квартиры. Они высо­ко закатывают рукава, натягивают резиновые перчатки и пытаются изобразить собственную прислугу.

Одного моего друга можно назвать профессионалом этого действа. Крах страховой компании «Ллойдс» уничтожил его последние сбережения. После чего жена предпочла начать новую жизнь с баснословно богатым маркграфом. В один прекрасный день друг решил перехитрить судьбу и стать своим собственным слугой. Он сам начищает себе до блеска ботинки, а когда заканчи­ваются сигареты, посылает себя в ближайший табачный киоск. Он пользуется почтовой бумагой от Смитсона, в его квартире всегда царит совершеннейшая чистота, аодевается он просто шикарно, хотя возраст одежды пре­восходит его собственный. На его письменном столе унаследованном от предков, лежит множество преду­преждений от компании «Бритиш Гэс», которая грозит­ся отключить отопление. Порой до него невозможно до­звониться, потому что за неуплату отключен домашний телефон. И все же, несмотря на эти бытовые неуряди­цы, он ведет себя как аристократ. Стиль его жизни не изменился по отношению к прежнему ни на йоту. Раз­ве что банковская карточка у него теперь не работает. Но даже это дает ему некоторое преимущество перед те­ми, у кого она еще действует.