Языковая структура - Алексей Федорович Лосев

теперь уже не признает «кругом исходных первичных понятий». Кроме того, он собирается говорить не просто о языковой модели, но только пока еще о «большинстве» таких языковых моделей. У всякого читателя тут сразу возникает логическое беспокойство: значит, опять-таки не будет вскрываться само понятие языковой модели, а какое-то неопределенное «большинство» этих моделей? И значит, имеются еще какие-то другие языковые модели, которые не будут охвачены этим понятием? Но оставим это в стороне и посмотрим, о каком же понятии языковой модели автор сейчас будет говорить.

Прежде всего, автору книги удивительным образом представляется, что традиционное языкознание, например, в области акустической фонетики, обязательно оперирует каким-то «континуумом» звуков. Это и непонятно, и неверно. Ведь континуум звуков, т.е. непрерывность переходов между ними, равносилен какому-то завыванию, мычанию, блеянию, шипению, гудению, рычанию, писку, свисту и т.д. и т.д. Неужели старая физиология звуков речи имела дело только с такими звуками? Когда мы говорим в традиционном языкознании, например, о губных, зубных или задненебных звуках, неужели мы ничего не имеем в виду, кроме сплошного континуума звуков? Далее, оказывается, что о дискретных звуках может говорить только математическая лингвистика. И больше того, только теория моделей, оказывается, и может говорить об отдельных дискретных звуках. На это нужно сказать, что ни один традиционный лингвист не согласится с таким положением дела. Для того чтобы говорить о дискретных звуках, вовсе не надо никакого учения о языковых моделях. Автор книги идет еще дальше того: он с большим сочувствием цитирует американского лингвиста М. Джуза, по мнению которого, лингвистика есть отрасль «дискретной математики». Однако дискретность элементов в лингвистике всегда существовала без всякой математики, а математика вовсе не занимается только дискретными элементами. И дискретность, и непрерывность всегда сосуществовали и в лингвистике, и в математике без всякого влияния этих дисциплин друг на друга. И совершенно неизвестно, почему дискретность лингвистическая обязательно должна вести к дискретности математической. Дискретность звуков речи настолько же математична, насколько и дискретность всего существующего, например дискретность предметов, находящихся в этой комнате. Резюмировать всю эту путаницу можно с помощью такого силлогизма: традиционная лингвистика имеет дело только с континуумом звуков: не-континуум звуков, т.е. отдельные дискретные звуки, возможен только в учении о моделях, – следовательно, учение о дискретных звуках есть часть математики.

После этих путаных замечаний автор, наконец, переходит к намеченному им выше определению языковой модели. Но теперь, вопреки указанному у нас выше ограничению только «большинством» языковых моделей, автор говорит уже о «всех» языковых моделях.

«Во всех моделях языка в качестве исходного рассматривается понятие некоторого элемента», причем в следующей фразе уже говорится об исходном элементе. В качестве примера такого исходного элемента в фонетике признается звук, а в синтаксисе так называемая словоформа. При этом вводится никак не разъясняемое понятие уровня языка, так что речь идет о «фонологическом» и о «синтаксическом» уровне. Самый термин этот заставляет подозревать, что автор исходит из какой-то иерархии языковых областей, поскольку один уровень мыслится ниже, другой – выше. Но в чем заключается эта иерархия, об этом ничего не говорится.

Далее, кроме исходного и первичного элемента, в модели мыслится еще какой-то «кортеж», под которым автор понимает «любую упорядоченную последовательность элементов». Здесь вводится математическое понятие «упорядочение», тоже опять оставляемое без всякого разъяснения. Эта последовательность элементов тут же обозначается при помощи латинской буквы х с разными значками, как будто бы это дает что-то новое для понимания последовательности элементов. Примеры, приводимые здесь автором, терминологически непонятны. Если для фонологии первичным элементом является звук, то что такое «фонетическое слово» (с. 11), которое приводится автором как характеристика кортежа? К тому же и сам автор ставит это выражение в кавычках (некоторое разъяснение этого термина находим только на с. 21, вне контекста определения). И далее, если для исходного элемента на синтаксическом «уровне» характерна, согласно автору, какая-то «словоформа», то для кортежа – «фраза». На этот раз лингвистические интерпретации теоретико-множественных понятий, понимать и не математически и не лингвистически, а просто так, но от этого сущность дела не меняется. Что такое словоформа, не известно, и что такое фраза в математически-лингвистическом смысле – тоже не известно. Или «фразу» тут надо понимать и не математически и не лингвистически, а просто обывательски? Но уже небольшое наблюдение над функционированием этого термина в обывательской речи указывает на его многосмысленность и достаточную запутанность. Итак, ясных примеров на исходный элемент и на кортеж элементов автор книги не сумел привести.

Наконец, для определения модели оказывается необходимым еще «понятие разбиения множества элементов на подмножества». «Иначе говоря, обычно считается заданной некоторая система подмножеств исходного множества, и для каждого элемента указано, к каким множествам он принадлежит» (с. 11).

Все это определение языковой модели (по нашему счету, уже пятое) усыпано математическими понятиями («множества», «подмножества», «упорядоченность», «разбиение» множества на подмножества), которые никак не определяются у автора книги. Что же остается делать лингвисту, не знакомому с математикой? Сам же автор обещал изложить нам математическую лингвистику так, чтобы она была понятна для лингвистов. Почему же в таком случае он оставляет эти математические понятия решительно без всякого объяснения? А между тем, если бы автор постарался объяснить эти сложные математические понятия, то здесь вскрылся бы основной характер понятия модели, упущенный автором книги в приведенных выше пяти определениях модели. К сожалению, в данном месте, не вскрывая наших собственных построений, мы можем рассуждать только догматически. А догматически вся эта теория множеств и их разбиение на классы есть не что иное, как теоретико-множественное учение о структуре, т.е. о том понятии, которое автор книги либо вообще не употребляет, либо употребляет в обывательском смысле. Но можно ли построить теорию языковых моделей, не вводя принципа структуры в это построение?

Впрочем дело здесь, к сожалению, не только в разъяснении математических понятий и даже не в отсутствии принципа структуры. Допустим, лингвист решил проштудировать какой-то небольшой курс, посвященный теории множеств. И, допустим, он добился ясного представления того, о чем говорит здесь автор книги. Все равно долгожданного им определения языковой модели он не получит. И вот почему:

Указываемые в книге три момента языковой модели (в этом ее, как сказано, пятом определении) даны в такой отвлеченной и взаимно изолированной форме, что объединить их в единое понятие модели никак не представляется возможным.

Во-первых, какое отношение или какая связь между исходным элементом и кортежом элементов? Если все это оставить в такой изолированной форме, то подобного рода моменты определения относятся решительно к любым объектам реального мира.

Во-вторых, эта отвлеченность взаимно изолированных и только арифметических перечисленных