Ночные эскадрильи люфтваффе. Записки немецкого летчика - Вильгельм Йонен

— «Канюк-10» — Вольфсбургу. Пожалуйста, ответьте.

Штурман наведения отозвался немедленно и приказал атаковать любой самолет, попавший в лучи прожекторов выше 15 000 футов. Я направил машину прямо на «ведьмин шабаш». Чем ближе приближался я к цели, тем ярче разгоралась ночь вокруг меня. Прожекторы слепили меня каждый раз, когда я пытался взглянуть вниз. Снаряды зениток рвались гораздо выше меня, и мне казалось, что я лечу сквозь ад. Один из снарядов пролетел в пятидесяти ярдах передо мной, и самолет задрожал, а в следующее мгновение взрыв сжал мой «Ме-110» и встряхнул.

— Не зевай, Ризоп! — закричал я. — Стреляй опознавательными ракетами. Следующим залпом нас точно собьют.

Не успел я закончить фразу, как вспыхнули две зеленые и одна белая ракета.

— Неужели эти проклятые идиоты хотят сбить нас? — взревел Ризоп, перезаряжая ракетницу.

Я интуитивно бросил машину в крутой левый вираж. Рядом с нами разорвался еще один снаряд. Нет, так легко я не сдамся, подумал я. Впереди прожекторные лучи, похожие на щупальца осьминога, наконец поймали бомбардировщик. Британец, летевший на высоте около 14 500 футов, даже не попытался вырваться. Снаряды зениток до него не доставали, и я решил атаковать. Ризоп быстро передал наземному посту наведения кодовое слово атаки: «Литавры», «литавры». Я спикировал и поймал бомбардировщик в свой прицел. Стрелка спидометра показала 330 миль в час. Цель приблизилась. Теперь я хорошо различал высокое хвостовое оперение и прозрачную башню хвостового стрелка. Мои точно нацеленные снаряды мазнули по фюзеляжу бомбардировщика, сорвав огромные куски обшивки. Томми загорелся и перевернулся на спину. Все случилось в одно мгновение. На большой скорости я пронесся мимо горящего британского самолета и взмыл ввысь, прочь от лучей прожекторов и грозных снарядов зениток.

— Отлично, герр лейтенант! Отлично! — закричал Ризоп и доложил на землю о нашей первой победе:

— Вольфсбургу от «Канюка-10». Сбит «виккерс-веллингтон»… Поздравляю, герр лейтенант, продолжайте в том же духе, и, может быть, собьем еще одного.

Я бросил взгляд вниз. Томми шлепнулся на землю и взорвался. Британцы увидели сбитого товарища и сорвали зло в яростной бомбардировке города. Наземный пункт наведения сообщил, что первые самолеты уже ложатся на обратный курс.

Вдруг Ризоп выкрикнул:

— Еще один над нами!

Я смутно увидел очертания вражеского самолета. Ну и чудо! Мы обнаружили его без прожекторов, без радара, без наведения с земли. Бомбардировщик летел с довольно большой скоростью в северном направлении. Я разволновался, но заставил себя успокоиться, сосредоточившись на противнике. Я задрал нос самолета, набирая высоту, и чудовище стало медленно приближаться: сорок, тридцать, двадцать ярдов. Должно быть, мы казались очень маленькими в сравнении с этой махиной, заслоняющей небо.

— Четырехмоторный, — пробормотал Ризоп. — Мы такого никогда раньше не видели.

Я уже летел под брюхом бомбардировщика и позволил себе краткую передышку. Вражеский самолет продолжал двигаться на северо-запад, домой, казалось не подозревая о преследователе, но, оказывается, я глубоко заблуждался. Это было первое появление четырехмоторного бомбардировщика «шорт-стирлинг» с десятью тоннами бомб в небе Рура, и наша оборона ничего не знала о новом самолете. Поэтому мы с Ризопом не подозревали, что под фюзеляжем, защищая уязвимое брюхо, сидит стрелок с двумя крупнокалиберными пулеметами.

В блаженном неведении мы летели под британцем, следя за мерцающими струйками, вырывающимися из патрубков четырех звездообразных моторов.

— Как будем атаковать? — спросил Ризоп. Я подумал секунду и решил, что лучше всего атаковать снизу, чтобы бомбардировщик пересек зону прицела, и дать длинную очередь по фюзеляжу. Самый опасный момент будет, когда я сделаю «горку» за хвостом бомбардировщика и попаду в воздушный поток от его винтов. Следовательно, придется целиться в фюзеляж вертикально и выводить из строя «хвостового Чарли».

— Пора стрелять, — сказал Ризоп. — Иначе он нас заметит. Положитесь на Бога и вперед, герр лейтенант.

Это были его последние слова. Я отжал ручку управления и пропустил бомбардировщик вперед. В тот же момент выпущенные нами очереди перехлестнулись. Как струйки воды из лейки, из всех вражеских орудий обрушились на меня трассирующие пули. Я ослеп, а мой самолет попал в воздушный поток от винтов и затрепетал, как клочок бумаги. Я не мог прицелиться. Борт моего «Me-110» представлял отличную цель для стрелка «стерлинга», и пули хлестали по фонарю кабины. В долю секунды моя машина превратилась в пылающий факел. Вспыхнули десятки галлонов бензина, языки пламени уже лизали фонарь. Одна из пуль задела мою левую ногу и оторвала связку опознавательных ракет. Фонарь кабины сорвало взрывом. В этот момент, уверенный в неминуемой смерти, я взглянул на Ризопа. Сраженный пулеметной очередью, он рухнул на радиопередатчик и не подавал признаков жизни. Мои шансы на то, чтобы выбраться из горящей вертикально падающей машины, были близки к нулю.

От жара я чуть не потерял сознание, но страха не чувствовал. Отчаянным усилием я перебросил раненую ногу через борт кабины, — :о центробежная сила швырнула меня обратно. Исчезла последняя надежда на спасение, и я поднял руки, прикрывая глаза. Пролетев вниз 9000 футов, самолет взорвался в воздухе, и меня, охваченного пламенем, вышвырнуло из кабины. Холодный ночной воздух ударил в лицо и оживил меня. Мелькнула мысль: парашют горит. Однако парашютный чехол пока защищал шелковые стропы от жадного пламени. Я быстро сбил пламя ладонями и сдернул ботинки и перчатки. Получилось. Пора открывать парашют, не то свалюсь прямо на горящий самолет, приближающийся с ужасающей скоростью. Неожиданный рывок остановил мое душераздирающее падение. Парашют раскрылся. Я не мог бы выразить свою радость словами, но она оказалась недолговечной: в куполе парашюта зияли пулевые отверстия. Нервы были на пределе, и все же как-то мне удалось взять себя в руки. Во время свободного падения я не поспевал мыслями за быстро разворачивающимися событиями, но теперь, в спокойном спуске, представил себя лежащим с переломанными конечностями на булыжной мостовой, хотя земля, казалось, замерла внизу. Тут я заметил, что одна из шестнадцати строп прострелена и болтается на ветру. Купол покосился, грозя в любой момент свернуться. Это был бы конец. Из последних сил я потянул противоположные стропы, выровнял купол и в то же мгновение тяжело рухнул на затопленный лужок, по шею погрузившись в жидкую грязь. И снова мне повезло. Жесткую посадку амортизировала мягкая почва, а холодная вода полностью меня отрезвила. Я выстрелил в воздух, надеясь, что кто-нибудь примчится на помощь. Действительно, я увидел спешащих ко мне мужчин. Они вытащили меня из болота, и я потерял сознание. Когда через несколько часов я открыл глаза, мне улыбалась склонившаяся медсестра. Я был спасен.

Самое страшное осталось позади. Главврач госпиталя разрешил мне в первый раз пройтись но коридорам. Поддерживаемый медсестрой, я брел, заглядывая в окна. В саду зацвели плодовые деревья, и яркие весенние цветы подарили мне новый стимул к жизни. Только мысль о моем преданном радисте Ризопе омрачала радость. Командир рассказал, что тело Ризопа вытащили из самолета с огромными трудностями. Нос истребителя торпедой вонзился в болотистую землю и увлек за собой Ризопа.