Случайному гостю - Алексей Гедеонов
Шрифт:
Интервал:
Бабушка окончательно подавила паштет — маленьким кусочком белого хлеба она счищает его с ложки и, отправив в рот, произносит:
— Смакота!
— Ужас, как хочу пить!!! — бормочу я и отправляюсь к печке. Снимаю салфетку и единым махом выпиваю немаленькую чашку. Это не чай. Ощущение такое, словно в горло попал острый кусок льда. Прохлада и кислинка действительно есть, но смазаны и растоптаны неимоверной горечью. Кажется, что горечь ширится и растёт, попав внутрь меня — она заполняет собой всё, оставляя мерзкое послевкусие и тошноту. Я кашляю и не могу дышать. Пальцы не в силах удержать чашку — она вырывается из них и, ударившись об кафельный уголок, разбивается на тысячу осколков. Бабушка оборачивается. В такт Григу — под него катается следующая пара — финны. Ложка падает у бабушки из рук на колени. Бабушка порывисто встаёт — ложка летит на пол, стул гулко падает. В два шага бабушка оказывается возле меня — глаза её темны и тревожны, губы побелели, кожа обтянула породистый подбородок. Бал у Горного короля набирает обороты.
— Плюнь!!! — рявкает она и с размаху лупит меня по спине. — Вырви!!
Но поздно, поздно — мне становится жарко, я покрываюсь холодной испариной, кружится голова, я успеваю добрести до стула, чтобы присесть — мраморная столешница выскальзывает из-под пальцев. Я хватаю ртом воздух…, а вдоха нет и нет. Проклятое зелье ударяет мне в голову. Пол в кухне становится покатым и скользким, ноги мягкими. Подо мной скрежещут синие черепки…
Всегда под действием специфика[18] я слышу колокол, он глухо и печально гудит где-то в солнечном сплетении, забирая гулом и вибрацией всё больше и больше меня; почти всегда я успеваю увидеть быструю тёмную реку, стиснутую серыми каменными набережными, вздыбленный горбатый мост над нею и спину позеленевшего от времени ангела — по быстрым темным водам плывет одинокий венок, в пустом небе раскатывается звон, незримые, в вышине печалятся дикие гуси. Далее — всегда тени и невнятные речи, кто ищет выхода, кто хочет уйти как можно дальше…
Взвизгивает мясорубка — я пытаюсь ухватиться за нее и кручу вал в обратном направлении — нож съезжает с крепления.
Откуда-то извне слышен голос. Похоже, говорю я, вернее мой рот, мой язык рычат и пришепетывают старыми словами.
Успеваю заметить бабушку — она открывает плиту, в духовом шкафу которой преет каша, и резким движением выплескивает на раскаленные кирпичи остатки зелья из медной кастрюльки. Валит пар. Я вою. Меня уносит куда-то вверх. Кажется, я падаю. Хрустят осколки чашки.
Провидческий дар передан безумцам и детям. Об этом знают все, кому надо. Многие пользуются.
Я прихожу в себя на полу. Сквозь верхний край окна виден растущий во внутреннем дворике орех — голые, чёрные, мятежные ветви на фоне фиолетового неба.
Дует, лежать очень жёстко. На лбу у меня холодный компресс, ноги укрыты пледом. Рядом сидит Вакса и неодобрительно поглядывая в мою сторону, трёт лапой свою чёрную, бархатную морду. Завидев мой взгляд, Вакса коротко мяукает, виднеется розоватая пасть.
Откуда-то сверху раздается бабушкин голос.
— Я должна извиниться…. Должна была знать… Вставай. Ждёт тебя сурприза.
Как-то раз — в иную Вигилию, бабушка выставила нас прогуляться перед домом и попутно приказала найти «сурпризу». Было морозно, хоть и не слишком, шёл снежок, и «сурпризы» мы так и не нашли, хотя перерыли весь двор. Наверно, хотела нас занять перед рождественским ужином, когда все дети несносны.
Памятуя о той «сурпризе», я медленно встаю, голова кружится, ноги кажутся какими-то хрупкими. Теперь знание было и у меня. Лучше бы его не было…
Осторожно перебирая руками по столу, я добираюсь до стула и плюхаюсь на него, даже и не думая дуть или махать. Бабушка ставит передо мной тарелочку с высокими многослойными бутербродами, плетёнку с двумя гигантскими эклерами. Моё недовольство начинает таять.
Фигурное катание окончилось, бабушка выключила телевизор. Кухня умиротворена. Огромная бадья с борщом отдувается рядом с казаном бигоса, отбулькивает последнее судок с кроликом, разнося по кухне сладкую дымку чернослива, корзинка с уложенной в ней кровянкой перевешена на крюк над окном, на подоконнике под нею мнется с лапы на лапу Вакса, нервно обкусывая лимонную мяту.
В холодильнике стынет зелёный соус, ждут воссоединения в единое целое колобок под льняной салфеткой и тщательно вымешанный паштет, в печке вздыхают каша и грибной рулет.
На одиноко рассеивающей тьму конфорке старый медный кофейник с натужными хрипами выдувает пузыри. Бабушка гасит огонь и разливает кофе по чашкам: мне — большая чашка, сахар, молоко, столовая ложка какао, себе — капелька сливок в небольшую чашку горького кофе.
— Должен знать, — говорит она мне, сосредоточенно прихлебывая. — То ненормалне. Была вся в страхе.
— А я-то, — отвечаю я, уничтожая бутерброд за бутербродом.
Бабушка допивает кофе, чашка звякает о блюдце, стул елозит по полу — все звуки кажутся мне гулкими. Раздается звяканье ключей, недовольное покашливание и скрип дверок — бабушка открывает буфет. Помимо склянок со всякими душистыми припасами и жестянки с облупившейся надписью «СоСоА» на стол является небольшой мешочек из вытертой до состояния батиста замши, в нем карты, расписанные странными рисунками.
— До начала паштет, — произносит бабушка и идет к холодильнику.
Двери в изобилие распахиваются. Силуэт бабушки, обрамленный неярким светом, клонится книзу, из многообразия кастрюль, мисок, кастрюлек она извлекает дощечку с чем-то округлым, накрытым застиранной льняной салфеткой. Бабушка выпрямляется, ногой закрывает холодильник и разворачивается, собираясь двигаться к столу, как вдруг со стороны входа — двери на «балкону», раздается глухой голос: «…анна …елена». И кто-то стучит в хлипкие двери. Хлопают открытые рамы окон, звякают стекла. В недрах темной квартиры включается само-собою радио — сладким голосом славословит снегопад Адамо.
Бабушка замирает, не закончив шаг — и вовремя — путь ей неожиданно пересекает лиса, взявшаяся из ниоткуда.
Происходит смятение: лиса коротко тявкает, Вакса, дотоле неподвижно восседавшая на подоконнике в обрывках мяты, фыркнув что-то напоминающее: «Воры!», прыгает сверху на юркого хищника.
Лиса, отчетливо смеясь, исчезает во тьме, истаивая словно дым, бабушка вздрагивает и роняет колобок — он падает на половицы старой кухни со странным костяным стуком, я, порываясь встать, смахиваю на пол блюдце, жестянку с какао и что-то еще, свет окончательно гаснет.
Вновь становится тихо.
Я нащупываю спички, тарахтя ими словно кастаньетами, нахожу шандал. С шипением и треском разгорается огонек, пламя брызжет синими искрами.
Бабушка возвышается на фоне окна, неподвижная, словно Ниоба.
— Шукай под столом, — говорит она.
Лезть под стол мне не приходится, тёмный круглый предмет валяется в шаге от меня, я наклоняю шандал — горячий парафин почему-то капает не вниз, а мне на пальцы, вздрагивающий огонек свечи выхватывает кусок пола.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!