Тайные сады Могадора - Альберто Руи Санчес

Я робко вставил, что, быть может, поэт ошибся, поскольку смотрел на нее в упор и считал право-лево со своей точки зрения.

— Бабушка утверждала, что нет. У нее не было никаких оснований скрывать это.

— Никаких оснований, известных тебе.

Когда ветер стих, когда наши бешено учащенные дыхания успокоились, вновь воцарились тишина и покой, а Хассиба продолжила раскрывать секреты башни и отчасти свои собственные.

Стол. На нем — несколько фотографий. На одной из них, склонившись над горшком с проростками гранатового дерева, стоит бабушка Хассибы, обнаженная, немного сутулая, беседует с подругой. На другой — в окружении множества людей, танцует с женщиной на чьей-то свадьбе.

— Это была ее лучшая подруга. Ее звали Хава. Через нее моя бабушка познакомилась с дедушкой, Хуаном Амадо. Он был до безумия влюблен в Хаву, но появилась бабушка, и все. Они вместе прожили немало лет и даже завели сына, моего отца. После смерти деда бабушка написала историю его жизни, будто от его имени. Опубликовала под мужским псевдонимом. Многие поверили в этот вымысел. Рассказ о человеке, обуреваемом страстями, но глазами женщины, которая его любила, оттого знала его досконально и потому критиковала, как никто другой. Она составила обширный список собственных призраков, фантомов, иллюзий. Почти все «типично мужские», как говаривала бабушка. Некоторые — глуповатые, откровенно тупые или наглые, прочие — импульсивные, безмерно страстные и даже поэтичные. Книга называлась «Меж губ воды». Это путеводитель по мужчине, моему деду, которого вели по жизни его собственные страсти, горячие желания и вожделения. Человек, который черпал в них, своих желаниях и страстях, безмерную силу, они же порождали мужскую уязвимость… Много всего еще написала бабушка. Когда мы были совсем детьми и сгорали от нетерпения услышать очередную новую или старую историю, она собирала нас под сенью во-он того гранатового дерева, что растет за окном. И едва бабушка принималась за свой рассказ, как даже ветер стихал, заслушавшись ее голосом. Ей удавалось приоткрыть некий временной проход, дверку в пустоту, словно в одно мгновение секунда обращалась спелым плодом, вызревшим до самой сердцевины. На эту благоуханную и аппетитную территорию она завлекала нас ароматом собственных слов. И тогда было совсем не важно, который час, потому что бабушка была истинной повелительницей и королевой времени.

Из маленькой инкрустированной шкатулки Хассиба извлекла красную книжицу в матерчатом переплете, в ней бабушка делала заметки, записывала свои размышления, рецепты, стихи и народные сказки: все, что могла и должна была узнать и услышать под сенью гранатового дерева. Недаром этот восхитительно красный плод сделала она своей личной эмблемой и талисманом. На титуле было выведено: «Мои гранаты», а чуть ниже мелким почерком: «Сад моих капризов». Хассиба выбрала пару отрывков наугад и прочитала их вслух:

Плод граната такой же древний, как сон и грезы новорожденных ягнят или ветхих поэтов. Густой цвет его переполнен блеском шелков Самарканда. Брызги граната оставляют на одежде пятна сродни тем, что появляются в пылу сражений на поле брани. Тому, кто вкушает гранат, навсегда врезаются в память дивные всполохи, отблеск пламени влюбленных.

Гранат — это плод и оазис, сад, тайно возделанный под покровом кожуры. Словно дивное лоно, укрытое от того, кто вожделеет его. Он — плод неспящих, плод Сомнамбул. В нем, в этом плоде, сокрыт голос — голос обетованной земли вожделения. Голос, который мы сеем и взращиваем в собственных телах и в чреве тех, кого любим.

Спросил, кого бабушка называла Сомнамбулами. Хассиба поведала мне, что это особые люди. Они, сами не ведая как и отчего, наделены сверхъестественной способностью, сокрытой в глубине тела, воспламенять в других безудержный огонь абсолютного вожделения помимо их собственной воли. Особые люди, что-то наподобие Тайной Касты, обладающие безмерным, ненасытным чувственным аппетитом. Нет, это не столько тайное общество, сколько манера, образ жизни, данный им от рождения, переданный по наследству и самым тщательным образом, благоговейно взращенный. Люди, которые познали эту свою сущность много лет назад, познали принадлежность к особой касте. Познали в единый миг то, чего не было в них прежде, то, чего не видят и не замечают окружающие. Хассиба поведала мне о некоем физическом умении влиять на сон, мечты и грезы, даже на жесты и движения. И тогда она со всей ясностью открыла мне дивные мгновения, едва заметные нам самим, — мгновения, когда, повинуясь дикому, чудовищно сильному чувству, наши тела притягивались друг к другу. Словно некая неведомая сила извне, помимо нашего сознания, водила нами.

— Быть Сомнамбулой — значит жить так, как живем мы с тобой, живем под властью и гнетом собственных желаний и вожделений, — ответила мне Хассиба. — Жить во власти невидимых флюидов любви. Видеть и слышать в другом нечто недоступное всем прочим. Познавать и подчиняться, к примеру, приказу чудесных магнолий, который мы с тобой безропотно мгновение назад исполнили.

Подошла к книжной полке в глубине комнаты. Вытащила книжку, по виду похожую на тонкий томик стихов, в голубовато-жидкой бумажной обложке. Снаружи и внутри сплошь испещренную ровным каллиграфическим почерком. Открыла на нужной странице, быстро нашла то, что хотела зачитать мне. Ясно, что этот томик даже на ощупь был ей известен досконально.

Сомнамбулы не различают явь и вожделение. Их собственная реальность глубже, осязаемей, телеснее. Она и есть само вожделение. Я живу, я двигаюсь, потому что вожделею. Жизнь в обществе, среди людей, — суть плотное переплетение вожделений. Домашний очаг — покров вожделения. Альков и библиотека — всё сады желаний. Мой сад — сплетение моих желаний и природы.

Сомнамбула, между тем, никогда не заблуждается. И очень точно осознает, что вожделеть не значит достичь заветной цели вожделения. Осознает, что вожделение всего лишь постоянный поиск. И помнит всегда, что вечный поиск означает: вожделенная цель не будет достигнута никогда. Подчас жизнь Сомнамбулы получает в дар грушу, подчас — яблоко. Но Сомнамбула с величайшим удовольствием открывает для себя, что сегодня, в данное мгновение, ему более по нраву груши.

Оторвалась от чтения, сказав:

— Сомнамбулы — враги точности, уверенной убежденности. Единственное, в чем они убеждены: все изменяется, словно в калейдоскопе, потому что нас создают, ваяют наши желания, вожделения.

Хассиба потянула меня за руку и подвела к окну. Прорези жалюзи были в форме геометрически четких гранатов. За ними виднелся уголок сада, раскинувшийся у подножья башни. Смотреть на сад сверху — словно разглядывать с высоты лабиринт. Я обнаружил путь, которым можно было бы выйти из лабиринта. А после она подвела меня к другому окну. За ним виднелась дорожка, которая терялась в саду. И это был другой путь и другой очевидный исход. Много раз проделывала со мной Хассиба сей незамысловатый трюк.

— Здесь бабушка нас обучала не верить безоглядно нашим мыслям, нашим догадкам, не доверять нашим идеям. Учила пониманию, что каждый может и ошибиться, и ошибаться. Подобно тому как ты пребываешь в уверенности, будто я торговала цветами из моего эль-Рьяда.