Пепел и пыль - Ярослав Гжендович

– Акции! Акции подойдут?

– Подойдут. Сколько?

– Полторы тысячи акций Олебанка. Стоили по пятьдесят злотых! Пойдешь к одному типу, его звать Корбач, Ясек Корбач, он работает в инвестиционном фонде «Гриф», назовешь ему пароль «фуфло» и скажешь, что тебя прислал Бекон. И он заплатит тебе за них наличными.

– Иди-ка сюда. Хочу увидеть твои глаза – может, заливаешь? Не забывай, ты умер. Я могу тебя отправить не только наверх.

Я достал обрез из кобуры. У клиента округлились глаза.

– Нет! Богом клянусь! Пароль «фуфло»! Нет!

Он не врал. В его ауре мерцал лишь страх. С него и так хватило – в конце концов, сегодня его уже однажды застрелили.

И я его перевел.

– Иди к свету… – сказал я.

Всегда так говорю.

Когда я возвращался домой, на лесной тропе кто-то стоял. Черный силуэт в треугольной шляпе, закутанный в короткий плащ и в сапогах выше колен, опирался на воткнутую в землю рапиру. Альдерон.

Конкурент.

До определенной степени он не отличался от меня. Мы встретились недавно, года четыре назад. Я разозлился, поскольку считал, что этот мир принадлежит мне одному. Сперва мы игнорировали друг друга, а потом я считал его последней сволочью.

А еще чуть позже я нашел его в мире живых. На самом деле его звали Блажей.

Ему было всего четырнадцать лет.

И пять из них он лежал в коме, живя, по сути, лишь в Междумирье. Здесь он был не бледным скелетом, подключенным к проводам, а воином по имени Альдерон. С тех пор мне его жаль, но я никогда не подавал виду. Он не знает того, что знаю я.

Альдерон редко кого-то переводит. Он хочет очистить страну Полусна от демонов. Но если он и переводит кого-нибудь, то даром.

Портя мне весь бизнес.

Он показал открытую правую руку, в которой не было оружия. Я слез с мотоцикла и показал ему свою.

– Я знал, что тебя тут найду, – заявил Альдерон. – Переводил кого-то?

Я кивнул.

– Дорого?

– Не лезь в чужой карман, – буркнул я. – Может, ты и миллионер, а мне нужно на что-то жить. К тому же таковы принципы.

– Ты сам их придумал, – ответил он. – Оболом называлась мелкая монета.

– Я уже переводил за пять злотых. Чего тебе надо, Альдерон?

– Что-то происходит. Заметил?

Кивнув, я достал из кармана гильзу и бросил ему. Он подставил руку в толстой перчатке.

– Видел когда-нибудь подобное?

Он подцепил большим пальцем свинцовую пробку и понюхал, затем поморщился и снова заткнул гильзу, кашляя и махая около лица другой рукой.

– Гадость, – сказал он. – Видел. Сегодня уже три. Новые. Но, по-моему, это мыслеформа.

– Такая большая? Ерунда! Это демон.

– Ну да. Ведет себя как демон, выглядит так же. Но рожден из человека. Они не нападают, только прочесывают город, будто что-то ищут.

– Ты был тут в прошлую пятницу?

Он молча кивнул.

– Умерла девушка. Ее убили, причем весьма пакостно. Ты переводил ее или, может, видел, как она перешла сама? В центре, около площади Свободы.

Он покачал головой.

– Я ничего не видел. Во всяком случае, не переход. Зато я видел толпу демонов и мыслеформ. Они вели себя как стая, именно в центре. Раньше я такого не встречал. Там были и эти твои… богомолы. И множество птицеголовых. Если эта девушка была там, могла на них напороться.

– Обрати на нее внимание. Брюнетка, худая, молодая. Если она тебе встретится, дай знать.

– Какая-то важная персона?

– Девушка моего родственника. И, возможно, причина этого бардака.

Он нахмурился, но промолчал.

– Пока, Альдерон. – Я ударил по стартеру. Бедный парнишка. Его в любой день могут отключить, и тогда я сам его переведу. Даром.

К черту принципы.

Покрывавший улицы пепел высоко поднимался за колесами клубящейся пеленой. Пепел и пыль. И ничего больше.

Выспавшись, я с самого утра поехал в инвестиционный фонд «Гриф». Пан Корбач принял меня не слишком доброжелательно, пока не услышал пароль «фуфло». Он предложил сделать перевод на банковский счет, но я объяснил, что в силу ситуации, в которой находится Бекон, это вряд ли возможно, к тому же я спешу. Корбач налил мне кофе, а через полчаса выдал деньги. У него тряслись руки.

«Фуфло» оказалось стоимостью почти в шестьдесят тысяч, в сотенных банкнотах, упакованных в перетянутые бандеролями пачки. В обычный конверт они не поместились, высыпавшись на стол. В конце концов он запихал их в большой конверт для документов и завернул в пакет величиной с кирпич.

Затем он торопливо проводил меня до двери, попросив обязательно передать привет Бекону.

Я заверил его, что сделаю это при ближайшей возможности.

Вернувшись домой, я спустился в подвал.

Там у меня есть помещение, замаскированное фальшивой стеной и защищенное огнеупорной дверью. Внутри подвальные стеллажи из «Икеи» для самостоятельной сборки, а на них – картонные коробки, в которых я держу оболы. Они рассортированы по номиналам; бижутерия покоится в выстеленных бархатом футлярах, еще есть банки с царскими пятирублевками, шнуры с нанизанными на них кольцами, а также коробки из-под обуви, где оказывается томпак, фальшивые деньги и прочие бесполезные предметы. Попадаются и такие. Также у меня есть бельевая корзина, в которую я бросаю испорченные банкноты – окровавленные, чем-то залитые или обгоревшие.

Я не скряга.

Я просто понятия не имею об отмывании денег. Не могу же я пойти в банк и внести все это на счет. Поэтому оно лежит на полках.

Возвращаясь наверх, я услышал протяжный стон, почти крик. Мой племянник проснулся и, вероятно, несколько секунд лежал в блаженном неведении, какое обычно бывает утром, а потом на него сокрушительным ударом обрушился прежний кошмар.

Я принес ему стакан воды и несколько таблеток. Новый день – новая пилюля.

Потом он сидел в кресле в гостиной, скованный химией, и раскачивался, будто аутист, глядя в пространство, как тогда, на вокзале. Перед ним одиноко и печально стоял завтрак.

Я расхаживал по террасе, глядя на цветущие сливы, и напряженно думал, не в силах усидеть за столиком с кофе и газетой.

Когда я понял, что средства подействовали, пошел поговорить с племянником.

– Расскажи мне про свою бывшую жену, – потребовал я.

Он не понял, что я имею в виду.

– У вас толком не складывалось? С самого начала?

Павел рассказывал неохотно – казалось, он уже и сам не знает. Когда-то он думал, что всё в порядке, а потом оказалось, что мгновения, которые он считал почти идеальными, для нее либо ничего не стоили, либо вызывали лишь жалость. Мне это ничего не дало. Новое лицо его бывшей жены, пылающее яростью и ненавистью, заслонило и забило для него все прошлое. Ничего хорошего он не помнил.